(Опубликовано в журнале «Вестник Психофизиологии» №3 за 2015)
Абстракт
Дефиниций понятия «культура» много. Они противоречивы. Общее, что можно выделить, одно: принципиальная неприродность. В широком смысле культура есть все, что не-природа. Сторонники «культурологического подхода» в палеоантропологии предъявляют в качестве свидетельств появления культуры галечные «орудия труда» нижнего палеолита. Но характер их использования говорит о том, что выхода за пределы пищедобывательного поведения нет. Даже если допустить наличие обработки, это ничего не доказывает. В природе многие животные обрабатывают материалы, чтобы приспособить для добывания пищи или для жилья. Это не говорит о том, что у них есть культура. Вторая проблема заключается в причинном факторе выделения культуры из природы на ее базисе. Палеокультурологи часто оперируют выражениями типа: «человек отличается от животных тем, что он выделил себя из природы». Но, наблюдая первобытные культуры, мы не фиксируем стремления к неприродности. Наоборот: первобытные культы представляют собой экстатическое единение с природой. Существование культа говорит о том, что культура уже была по факту, но дихотомии «культура-природа» не было. Налицо интересный онтологический парадокс, ибо культура – это именно то, что не-природа. В основе любой культуры лежит специфическая аксиосфера. Ее формирование предшествует появлению культуры. Первичный культурогенез связан не с выделением из природы, а с межъсубъектным психологическим фактором. Это было не выделение себя из природы, а единение с ней, сопряженное с отделением себя от других. В начале формирования аксиосферы лежит противоречивое отношение людей друг к другу, а не людей к природе. Группы людей через тотемизм определяют свою часть природы и противопоставляют ее другим. Где и когда сложились такие обстоятельства, что стало возможно столкновение интересов? На данный вопрос отвечают археологические открытия на Русской равнине.
Ключевые слова: культурогенез, первобытная психология, тотемизм, аксиосфера
1.
В сонме весьма противоречивых определений понятия «культура» представляется возможным вычленить только одно «общее место»: принципиальная неприродность явления. В самом широком смысле культурой является все, что не является природой. На самых ранних этапах становления человечества культура не имела собственных определенностей. В этом заключается основная теоретическая проблема т.н. «культурологического подхода» в палеоантропологии. Булыжники, которыми что-то разбивали, но артефактность которых под вопросом, не являются свидетельством культуры, с них нельзя начинать отсчет, нужны какие-то иные свидетельства. Более того: даже если искусственная доработка природных форм (тех же булыжников) доказана, это не является доказательством «отрыва от природы». Объект, созданный ради простого удовлетворения первичной животной потребности поесть не выделяет своего создателя из царства природы. Это не предмет культуры, это свидетельство сложных форм пищедобывательного поведения.
По данным археологии не устанавливается связь между началом каменной индустрии и развитием интеллектуальных способностей. Характер использования каменных орудий архантропами и даже палеоантропами свидетельствует скорее об инстинктивном труде, чем о разумном, в связи с отсутствием прогресса в течение миллионов (архантропы) и сотен тысяч (палеоантропы) лет.
На примере других видов труд не выявлен в качестве причинного фактора прогрессивной эволюции. Наоборот, в связи с тем, что наблюдается четкая зависимость эффективности простых трудовых операций (скорость, качество, количество) от узкой специализации, труд, начинающийся как инстинктивная деятельность (а именно таковыми могли быть первые трудовые операции предков человека), заводит вид в тупик узкой специализации, формируя соответствующий узконаправленный анатомический морфокомплекс. Иногда даже несколько морфокомплексов в рамках одного вида (например, у «трудовых» насекомых).
Когда некоторые антропологи говорят, будто решающим фактором выделения человека из природы стало «орудие труда», они упускают из виду, что многие животные используют сложнейшие даже с нашей точки зрения орудия труда и осуществляют сложные трудовые операции зачастую с отодвинутым результатом. Например, паучья сеть представляет собой чрезвычайно сложное орудие труда, предназначенное для добывания пищи. Многие хищные животные используют камни для разбивания панцирей поедаемых животных (грифы, каланы). Галапагосские вьюрки используют острые палочки для выкалывания насекомых, причем, они обучаются этому искусству, будучи птенцами, у взрослых птиц. При этом школа включает в себя также обучение заострять палочки, чтобы они стали пригодны для работы. Садовые муравьи занимаются животноводством, используя тлей, которых сохраняют зимой в тепле муравейника, весной переправляют на «пастбища», доят, ферментируют сладкие выделения с целью удлинения сроков хранения, подобно людям, делающим сыр или творог. Муравьи перемещают своих домашних животных с дерева не дерево согласно срокам созревания листвы, производят выбраковку старых и малопродуктивных особей. Это не экстенсивное, это интенсивное животноводство, более эффективное и технологичное, чем в иных коллективных хозяйствах людей. Пчелы ферментацией получают мед, долгосохраняемый продукт на основе нектара, который добывается трудом.
Очевидно, инстинктивный труд в любых, самых сложных формах не свидетельствует о формировании особой, неприродной аксиосферы, которая и есть зачаток культуры. Здесь важно не путать понятия. Мы можем говорить об «археологической олдувайской галечной культуре», носителем которой был Homo habilis («человек умелый»), но не можем говорить о культуре этих существ, как о неприродном явлении, заключающем в себе альтернативную аксиосферу. Ибо поведение хабилисов не выходит за пределы пищедобывания.
«В-себе-бытие» культуры, не имеющей сферы исторически определенных ценностей и значений, выявить невозможно. Когда они наличествуют, то выявляются: в орнаментике на бивнях мамонтов, в петроглифах, в похоронном обряде и т.д. Но в самом начале ничего подобного нет на протяжении миллионов лет.
Принято думать, будто любая культура, даже самая ранняя, имеет свою аксиосферу, ибо в известном смысле система ценностей и есть культура. Но возвратимся к началу: откуда возьмется система ценностей культуры в истоке, если дихотомия «культура – природа» лишена аксиологического наполнения? Это означает, что вопрос, что ценнее, — природа или культура, — просто нелеп. Аксиологически значимым является только отношение «культура – бескультурье». Но «бескультурье» подразумевает культуру, которую не знают, или не хотят знать. Причем, под «бескультурьем» на самом деле выступает просто чужая (чуждая) культура.1 Римляне считали варварством привычку древних германцев запивать жареное мясо молоком, а сами ели мышей под соусом, представляющим собой сгнившую до жидкого состояния рыбу. Тем самым они, в свою очередь, давали повод «варварам» презирать римскую «культуру». Современные «сведомые укры» эмоционально выражают свое отрицание через знаковое поведение «хто не скаче, той москаль», а большинству носителей русской культуры эти прыжки представляются апофеозом бескультурья. Вырисовывается порочный круг определения культуры через такое отрицание ее, которое культуру подразумевает. Выход из данного круга может быть один: признать, что аксиосфера культуры – это явление стадиальное и в самом начале аксиосферы не было.
Сугубая система ценностей как зачаток культуры (первичная аксиосфера) не могла сформироваться на базе дихотомии «природа-культура». Отрицание природы не было причиной появления альтернативной, неприродной системы ценностей. Для того, чтобы она появилась, необходим некий «средний член», некое опосредствующее отношение. Это явление социальное, в его истоке лежит не отношение «Мы и Природа», а отношение «Мы и Другие». Осознанная рефлексия «Мы и Природа» вообще очень позднее явление, связанное с зарождением мировых религий, когда появился Богочеловек, и философии, когда человек стал «мерой всех вещей». До этого в языческих культах человек существовал неотделимо от природы. Само существование культа говорит о том, что культура уже была по факту, но дихотомии «культура-природа» не было. Налицо интересный онтологический парадокс, ибо культура – это именно то, что не природа. Механическая тяга – это сила, принципиально не связанная с использованием природных сил, например, лошадиной. Но как мы ее определим, если будем лишены возможности этого противопоставления? Пожалуй, только методом исключения, методом перебора и сравнения всех возможных вариантов: это не лошадь, не вол, не осел и т.д. и т.п. Подобным образом, сам факт возникновения ценностных систем (аксиосфер культуры) изначально не был связан с выделением из природы, на чем настаивают сторонники «культурологического подхода» (мол, человек начал с того, что выделил себя из природы, поставив между ней и собой некие артефакты). На самом деле это сделали многие животные задолго до появления человека разумного, человек выделил себя из природы, не отделяя ее от себя, а отличая себя от других людей методом исключения «чужого». Но для этого надо четко знать, что есть «свое»! Надо иметь сугубую систему ценностей. Это было осознанное отношение, связанное с формированием специфических аксиосфер. Выделение из природы стало неосознаваемым следствием развития отношений «свой-чужой». Культура пришла в мир, маскируясь под природу. Это типичная диалектика «отрицания отрицания». Вначале люди разделились между собой, сформировали свои групповые аксиосферы на базе осознания своих групповых интересов и неприятия чужих. При этом Природа отнюдь не была объектом критического «базаровского» анализа, природные существа разделялись между собой, создавая сугубые природные же культы. Но когда они это сделали, в мир пришла Не-природа, т.е. Культура. Ее отношение к Природе, как к отрицаемому, было «в-себе», было неявно, имплицитно. Культура была «как бы Природа», даже «более, чем Природа», она была Культом Природы на протяжении десятков тысяч лет. Когда у одного народа культ Солнца, а у другого культ Луны; у одного культ медведя, у другого волка, они уже разделены, но разделены в Природе, а не вне ее. Первые языческие формы религии являлись не выделением из природы, наоборот, это экстатическое слияние с ней, вплоть до физического совокупления с тотемными животными или соответствующими символами.
2.
Условием разделения на базе разных ценностных систем является долговременное столкновение настоятельных интересов разных групп людей, собравшихся в одном месте. Это еще одна теоретическая проблема. Эпоха, начиная с которой можно говорить о формировании аксиосфер, потому что появляются свидетельства духовности, выходящие за рамки сложного пищедобывательного поведения, – это верхний палеолит. При плотности населения, которая была тогда, долговременное столкновение интересов представляется маловероятным. «Плотность населения охотников и собирателей верхнего палеолита и мезолита оценивается 0, 01—0, 5 человека на 1 км/кв. в зависимости от внешних условий, причем нижние оценки, видимо, ближе к истинным. Численность всего населения Земли оценивается от нескольких десятков тысяч до примерно 500 000»[7, С.318] . Группы людей тогда насчитывали в среднем 25 человек, при благоприятных условиях до ста (там же). Люди в количестве 1\10 населения современного Санкт-Петербурга (или даже меньше), конечно же, не могли заселить всю планету. Даже очень богатые достаточно легко добываемой пищей ландшафты оставались невостребованными в верхнем палеолите, например, дельты крупных рек: Нила, Тигра и Евфрата, Волги, Инда, Ганга и др. Долговременное соперничество по поводу пищевых баз было невозможно. В этом не было никакого смысла. Кратковременные контакты номадических групп, безусловно, случались, но смысла долго что-то делить не было, учитывая, что благодатные природные ниши были свободны практически во все стороны. Необходимость долговременного сожительства разных номадических групп, связанная с необходимостью дележа и распределения, могла возникнуть в фантастической по сути дела ситуации: если допустить возможность существования в древности таких мест, где сытная и вкусная еда сама шла людям в руки, как небесная манна. И уж совсем хорошо, если вместе с едой подаются жилище и одежда, а у людей появляется много свободного времени для духовного развития. Место, представляющее собой первобытный отель «все включено», где все обеспечено навечно и потому перенаселенное настолько, что стали актуальны конфликты, взаимоотторжение, что вызвало необходимость самоидентификации и формирования сугубых аксиосфер. Возможно ли на Земле такое чудесное место, представляющее собой природную скатерть-самобранку?
Если оно существовало, то должно было привлекать к себе множество представителей нашего вида, которые, вопреки мнению антропологов, отнюдь не являются «трудовыми животными». Наоборот, у людей много альтернативных зависимостей. Например, эротическая. У животных отсутствует сексуальность, как особый вид жизнедеятельности, не связанной с размножением. Их сексуальность имеет сезонный характер. Для человека секс является потребностью регулярной, независимой от сезонов, а состояние влюбленности является нормой, без которой ощущение полноты жизни невозможно. Существует игровая зависимость, давшая основания Й.Хейзинге определить наш биологический вид как Homo ludens, — «Человек играющий». Коммуникативная: человек, изолированный с детства, подобно императору Иоанну Антоновичу, сходит с ума. В природе человека много других зависимостей, но трудовой зависимости среди них нет. Настоящие «трудовые животные», будучи лишены возможности трудиться, умирают, например, муравьи. Люди предаются безделью с удовольствием. Еще ни один человек не умер только оттого, что его лишили возможности трудиться, предоставив неограниченную возможность общаться, любить и играть. Пожалуй, для большинства людей это житейский идеал. Ныне он достижим, благодаря богатству, основанному на развитой экономике. Но неужели и в древности были на Земле такие места, где было «все включено» и люди имели возможность не заниматься изнурительным трудом и опасной охотой, а предаваться общению, играм, экстатическим ритуалам, любви? Где они имели так много свободного времени, что начали вырезать костяные эротические фигурки?
3.
… Первый источник об одном из таких мест относится к 1717 году, когда Петр I велел Азовскому воеводе Колычеву «…в Костенску и в других городах и уездах приискивать великих костей как человеческих, так и слоновых и всяких других необыкновенных». До этого под Воронежем находили при рытье погребов огромные кости и даже место назвали «Костенки». Тогдашние знатоки решили, что это кости слонов, с которыми Александр Македонский ходил воевать скифов. Великий полководец никогда не бывал в этих местах, но подобные толки, увязывающие археологические реалии с историческими персонажами отнюдь не редкость2. В ходе археологических раскопок в 20в. (И.Поляков, С.Замятнин, П.Ефименко, А.Рогачев, П.Борисковский и др.) выяснилось, что костенковские кости древнее Македонского на десятки тысяч лет и принадлежат они не слонам, а мамонтам. Огромным взрослым мамонтам, бывшим крупнее современных слонов в полтора-два раза. Поражает размер этого поля, заполненного огромными костями. В настоящее время только раскопками охвачена территория 10 квадратных километров, уже открыто 60 стоянок возрастом от 45 до 15 тыс. лет. И это только начало.
Здесь в одном археологическом культурном слое найдены жилища, остовы которых были сконструированы из костей мамонтов, останки людей современного типа и – самое главное – драгоценные свидетельства того, что это не просто археологический слой, это культурный слой. Речь идет о костяных фигурках людей и животных, среди которых особый ажиотаж вызывают десять статуэток, называемых «костенковские венеры»: фигурки женщин с подчеркнутыми половыми признаками.
Это подвело ученых, причем, не только российских в лице М.Аниковича и А.Спицына, но и зарубежных в лице Д.Хоффекера (США) к пересмотру устоявшихся догм о времени и месте начала человеческой культуры. «Самые ранние горизонты обитания в Костенках и Борщево (в той же местности,- В.Т.) датируются 42-41 тыс. лет и старше»[8, P.858]3. Это примерно на 10 тыс. лет ранее аналогичных памятников в Западной Европе. Еще более интригующе Д.Хоффекер выразился в интервью российскому изданию. «Долгое время считалось, — сказал он, — что homo sapiens начал заселять Центральную и Западную Европу с благоприятных по климату Балкан, с территории нынешней Турции, Греции, Болгарии, а потом уже, много позже, стал расселяться и на равнинах Европы Восточной… И самое главное — они обитали здесь (в Костенках, — В.Т.) не двадцать тысяч лет назад, а почти сорок пять тысяч! Выходит, современный человек появился здесь, в среднем течении Дона, намного раньше, чем в Европе… Столь древних стоянок первобытного человека в Западной и Средней Европе не обнаружено. Там вообще не прослеживается эволюция от среднего палеолита (периода неандертальцев) к верхнему (периоду кроманьонцев). Этот разрыв в развитии подтверждает, что верхний палеолит пришел в Европу (в Западную Европу, — В.Т.) извне… Мы не знаем еще в точности, какими путями первобытные люди мигрировали сюда (на Дон, — В.Т.) из более южных краев, из Африки или из Азии. Главное — они именно здесь приобрели ценнейшие новые способности сознания и практики, сформировали зачатки человеческой цивилизации. Жившие в основном охотой и собирательством, здешние homo sapiens уже знали многие ремесла и элементы художественного творчества».[1]
Возникает вопрос: почему именно здесь была достигнута та «критическая масса» «человеческого материала», которая вызвала к жизни феномены, выходящие далеко за рамки пищедобывательного поведения? Разрозненные номадические группы бродили в поисках еды, – и вдруг собрались в одном месте, где у них стало много свободного времени и возникла необходимость самоопределения на фоне других. Великое достоинство культуры позднего палеолита на Русской равнине заключается в том, что это не просто археологическая культура, это культура более чем в специальном понимании комплекса неких артефактов. Это означает, что появилась аксиосфера, некая система ценностей. Это уже предмет палеосоциологии, а не этологии.
Загадка первой настоящей культуры заключается в том, что она возникла не в тепле, а в интерстадиале вюрм-валдайского похолодания. Очередное похолодание началось 35 тыс. лет до н.э. Аксиосферная культура возникает за несколько тысяч лет до этого кризиса. Возникает в условиях холодного в целом климата Русской равнины. Одновременные археологические «культуры» в Африке и в Индии гораздо более примитивны и не имеют аксиосферного наполнения. В Америке тогда, как считают археологи, людей еще не было. В Западную Европу культура пришла экспансией из Восточной.
Люди здесь охотились на мамонтов, северных оленей и лошадей на таких высоких широтах, где в исторические времена дикие лошади не водились. Это Мамонтова Курья (38-34 т.л. назад) на р.Уса непосредственно на Полярном круге, Бызовая на Печоре почти на Полярном круге, Заозерье и Гарчи I в Пермском крае. Причем, самая северная – Мамонтова Курья — является наиболее древней. По нижней дате – 38 тыс. лет назад – она, как и Костенки, древнее аналогичных стоянок Южной Европы. Она и Бызовая расположены на больших локальных скоплениях мамонтовых костей. «Это самый северный памятник такого возраста в мире», — пишет автор раскопок П.Ю.Павлов[2,C.157]
При оценке климатических условий необходимо обратить внимание не только на фауну, но и на этологические данные о ближайших родственниках мамонтов, — слонах, и сделать вывод о том, к какому ландшафту были адаптированы крупные северные хоботные. Все слоновые адаптированы к лесу или к лесостепи с чрезвычайно высоким травостоем. Закрученный бивень мамонта был явно предназначен для валки деревьев (чем занимаются и слоны, оставляя «слоновые дороги» в джунглях). Хобот слоны используют для выкручивания и выдергивания веток со свежей листвой поваленного дерева и для выдергивания охапок высокой травы. Было бы странно, если бы мамонты вели себя по-другому. При этом слонам необходимо примерно 300 кг. зеленого корма в день. Мамонты, жившие в холодном климате и имевшие массу в 1,5-2 раза больше, должны были потреблять примерно в 2-3 раза больше зелени. Ясно, что на леднике они выжить не могли. Более того, даже тундра вряд ли могла обеспечить их кормом. Мамонтам был необходим либо высокий (метр и более) травостой, либо деревья. Желудки мамонтят, которых находят одиночно (т.е. не в скоплениях костей, как на Дону и на Печоре) там, где сейчас вечная мерзлота, заполнены осокой и ветвями лиственных деревьев. В то же время, немыслимое для современного зоолога совмещение ареалов диких лошадей и северных оленей вызывает вопросы. Что это мог быть за ландшафт? Скорее всего, это была прохладная влажная лесостепь с высокой осокой, которую ели мамонты, гастрономически перемежая с березой, ольхой, лиственницей. Можно предположить, что температурные различия между временами года были достаточно сглажены. Похоже, что к подобному климату Русская равнина адаптируется в наши дни.
Локальные скопления мамонтовых костей на территории Русской равнины – феномен до сих пор учеными до конца не осознанный. Количество скелетов даже дало повод думать, будто «первобытные охотники истребили» мамонтов», — это мнение находило отклик среди ученых и бытует до сих пор. Д.Хоффекер, например, утверждает, что древние костенковцы «жили охотой» (см. выше). Но разве могло быть такое, чтобы люди, убивая гигантов в разных местах, стаскивали их огромные кости, или, тем более, многотонные трупы мамонтов с огромной, судя по размерам локальных скоплений костей, территории, в одно место? Главное: зачем бы они это делали? Не легче ли разделать и съесть огромного зверя на месте? Или отделить мясо от костей и забрать? Разумеется, люди могли бы перетаскивать кости, как строительный материал. Но в таком случае отсутствовали бы кости, которые не использовались для строительства, а в Костенках находят все скелетные кости.
4.
Для объяснения этого удивительного феномена, — огромных полей костей взрослых мамонтов, ставящего в тупик археологов, — предлагаю вспомнить известный биологам инстинкт слоновых уходить умирать на «слоновое кладбище». Старые слоны преодолевают порой сотни километров для того, чтобы встретить смерть там, где лежат кости их предков. Поскольку слоны и мамонты являются ближайшими родичами, скорее всего, они имели схожие инстинкты.
Это стоянки располагались на мамонтовых кладбищах, а не мамонтов таскали на стоянки! Впервые данная версия была предложена в 2013г. (6, С.52). Здесь, разумеется, уместно также вспомнить достаточно устойчивое среди специалистов мнение, впервые высказанное Б.Ф.Поршневым, о первобытной некрофагии.[3, С.107] Б.Ф.Поршнев был категоричен в отрицании охоты, как основного вида деятельности первичного человечества. Относительно мамонтов он был, похоже, прав. Современные исследователи приходят к выводу, «…что мамонт являлся опасным и трудноуязвимым для палеолитического охотника животным. Следовательно, истребительных охот на мамонтов быть не могло. По-видимому, человек мог охотиться на мамонтов только в кризисных ситуациях и только на отдельных ослабленных болезнью или раной животных» [4, С.18]. Можно предположить «средний вариант»: пораненные или старые гиганты сами приходили к людям, ожидавшим их на мамонтовых кладбищах, которые добивали мамонтов, постепенно превращая эту невероятно впечатляющую встречу и свои действия в ритуал. Здесь надо вспомнить о той огромной роли, которая отводится ритуалу в этологии со времен К.Лоренца в контексте формирования самых сложных форм психики животных, максимально приближенных к становлению сознания. Ритуал сам по себе является становлением. Ритуал является становлением в качестве противопоставления исчезновениям. «Если миф рассказывает о генезисе post festum, то ритуал – это сам генезис, — пишет И.П.Смирнов, — Он утверждает присутствие-в-отсутствии, т.е. становление». Ритуалы формируют «коллективное тело».
Вот почему «обрядовое поведение первично для конструирования социокультуры» [5, С.25,24]. Для формирования необыкновенно значимого ритуала, как потенциального зачатка культуры, необходимы два фактора: повторяемость события и его чрезвычайность. На мамонтовых кладбищах Русской равнины первобытные люди получили впечатляющую возможность выйти за пределы пищедобывательного поведения, благодаря этому сочетанию.
На Мамонтовой Курье обнаружена замечательная находка: орнаментированный бивень. «Орнамент» в виде парных насечек может означать и счет и раннюю письменность. Наряду с костенковскими статуэтками это самые древние свидетельства появления на Земле настоящей, аксиосферной культуры.
…Группы людей с огромной территории собирались и конкурировали за блага, которые буквально дарили им мамонты. Можно представить себе, как все происходило, когда из тумана появлялся огромный зверь, медленно, но неуклонно приближался, останавливался на краю кладбища, трубил в последний раз и умирал, стоя. Это загадочное, почти сверхъестественное и при этом часто повторяющееся явление, во-первых, порождало представления о некой сверхъестественной силе, которая заставляет мамонтов приходить к людям. Во-вторых, надо было разобраться с другими группами людей, а именно: чей это зверь, кто будет его потреблять. Это и вызвало необходимость обособления и появления маркирующих идеологий. Далее, повторяемость этого чудесного события на протяжении жизни сотен поколений, неизбежно должна была спровоцировать ритуальное поведение, а это уже зачаток культуры, которым стал экстатический танец вокруг умирающего мамонта. Отсюда начался культурогенез, который, в свою очередь, позже породил этногенез, если под этим понимать появление групп людей с некими неприродно-различительными признаками.
Примечания
1 Для бескультурного человека в русском языке есть меткое определение: «невежа». Для Дерсу Узала невежами являются спутники Арсеньева (вспомним, как он взъярился на казака, позволившего себе обругать тигра), для них он, — «дикарь» (описанный поступок в их глазах только подтверждает их отношение к нему, как к дикарю).
2 Автор этих строк, открыв в археологической разведке группу курганов в Омской области, узнал от местных жителей, что это могилы времен, когда «Ермак Колчака гонял», хотя Ермака там, что называется «не стояло», да и курганы относятся ко времени более раннему на полторы тысячи лет.
3 Справедливости ради надо сказать, что годом ранее эту же дату озвучил М.Аникович с соавторами.
Литература
1. Литвинцев Г. Артефакты из села Костенки. Интервью с Д.Хоффекером//Российская газета 28.09.2007// www.rg.ru
2. Павлов П.Ю. Начало верхнего палеолита на севере Восточной Европы//Вестник УрО РАН, 2010, №2 (32).
3. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории.- М.:Мысль, 1974
4. Сериков Ю.Б. Луговская находка и дискуссия о возможности охоты на мамонтов//Российская археология// 2013, №2
5. Смирнов И.П. Генезис. Философские очерки по социокультурной начинательности.- СПб.: Алетейя, 2006
6. Тен В.В. Народы и расы. Происхождение.- СПб.: Инсайт, 2013
7. Хрисанфова Е.Н., Перевозчиков И.В. Антропология, 4 изд.,- М.: Издательство МГУ – Издательство «Наука», 2005
8. Hoffecker,J.F. et al. From the Bay of Naples to the River Don: the Campanian Ignimbrite eruption and the Middle to Upper Paleolitic translition in eastern Europe.- Journal of Human Evolution №55, 2008.
EMERGENCE of PRIMARY CULTURE: PSYCHOLOGICAL CONDITION and THE ARCHAEOLOGICAL SITUATION There are many contradictory definitions of the concept of “culture». However, it is possible to select one common substance — artificiality. In a broad sense, culture is everything that is not Nature. Apologists of the cultural approach in paleoanthropology offer as evidence of culture pebble tools of the Lower Paleolithic period. However, the practice of using them demonstrates that no way out beyond food-getting behavior. Even if we assume the stone processing, it proves nothing. In Nature many animals handle the materials for obtaining food or shelter. This does not mean that they have a Culture. The second problem is causal factors of separation of Culture from Nature on its basis. Paleo culturologists often use the expression «man differs from animals the fact that the he singled himself from nature». But watching the primitive culture, we do not fix the desire to be outside of Nature. On the contrary: the primitive cults are ecstatic unity with Nature. The existence of the cult says that Culture has been on the fact, but the dichotomy of «Culture-Nature» was not. Culture is exactly what non-nature which is an interesting ontological paradox. The specific axiosphere is the foundation of every culture. Its formation is preceded by the appearance of Culture. Primary genesis of Culture is associated with no separation from Nature but with interpersonal psychological factors. It was not distinguishing oneself from nature, but alliance with nature, conjugate with the separation themselves from others. Initially, the source of the formation of axiosphere is contradictory relationship between primary people but not relations people and Nature. Groups of people define their totems as a part of Nature and contrast it to others. Where and when these circumstances were formed that it became possible clash of interests? Archaeological discoveries in the Russian Plain answer at these questions. Keywords: cultural genesis, primitive psychology, totemism, axiosphere
Статья поступила в редакцию 12.06. 2015
Статья принята к публикации 19.06.2015
