Опубликовано в журнале «Свободная мысль» №6, 2020
Происхождение сознания на базе усложнения рефлексов животных согласно принципу step by step представляется в наши дни невозможным. Это толкает на поиски новых способов объяснения, как в мир пришел субъект деятельности. Интересные данные для этого представляют последние МРТ-исследования мозга и практика психоанализа.
Ключевые слова: психоанализ, перенос, материнская любовь, страстная любовь, шизофрения, Фрейд, Лакан.
Начиная с 2000г. начались МРТ-исследования структур мозга, связанных с любовью. Приведу исследовательскую статью 2012 г., которая, судя по количеству ссылок на другие подобные исследования, имеет подытоживающий характер. Исследовались два вида любви: материнская и страстная. «…Результаты для материнской любви показали активацию мозга в подкорковых дофаминергических областях, а также активацию в областях коры головного мозга, опосредующих когнитивные или эмоциональные обработки, такие как боковая веретенообразная извилина, боковая орбитофронтальная кора и участки в латеральной префронтальной коре» [9, p.8].
Материнская любовь, с одной стороны, — безотчётная, «подкорковая», она «базируется» в нейролимбе; с другой стороны, она вызывает активацию когнитивных функций. Это неудивительно: известно, сколь изобретательны бывают матери, когда хотят спасти детей от гибели. Когнитивные способности в целом возрастают, но те области мозга, которые ответственны именно за высшие функции, молчат. Материнская любовь не активирует участки, связанные с самосознанием. Понятно, почему: материнская любовь заставляет забывать свое Я. Эго-личность не может быть порождена ею, потому что материнская любовь является антиэгоизмом.
Оказалось, что зоны, отвечающие за высшие когнитивные функции и самосознание, активирует другая любовь, — страстная. Речь идет не о любви в качестве Эроса, «но о любви-страсти в том конкретном виде, как она переживается субъектом, о своего рода психологической катастрофе» [3, с. 64].
«Интересно, что исследования показывают, что страстная любовь не только активирует подкорковые области мозга, — пишут Качиппо, Бьянши-Демичелли, Хатфельд, Рапсон, — Исследования МРТ показали, что любовь также вызывает активацию мозга в более высоком порядке областей коры головного мозга… Эти кортикальные активации предполагают роль зон мозга, вовлечённых в социальное познание, внимание, память, умственные ассоциации и саморефлексию. Вместе эти данные МРТ показывают, что страстная любовь активирует не только области, опосредующие основные эмоции, награду или мотивацию, но и рекрутирует регионы мозга, участвующие в комплексной когнитивной обработке, такие как социальное познание, образ тела, самосознание и внимание. Среди этих когнитивных областей мозга, можно привести угловую извилину, регион мозга, вовлеченный в интеграцию обобщённых абстракций» [9, Р.8].
Любящую мать не интересует «образ собственного тела», ей не до того. Человека, влюбленного страстно это волнует в первую очередь, а это уже взгляд со стороны на самого себя, саморефлексия, влекущая самосознание за собой. Самосознание укрепляется тем, что в страстной любви активируется Эго и, как следствие, высшие психические функции. Это кажется странным, потому что человек в страстной любви, как принято считать, «теряет голову». Оказывается, наоборот, обретает, хотя это и парадоксально. Но ведь противоречие и есть начало начал.
Только индивид, имеющий самосознание, обладает субъектностью, а ведь главная проблема антропогенеза заключается в том, чтобы объяснить, каким образом появился на земле субъект деятельности. Палеоантропологи, как правило, пытаются нарисовать картину психогенеза, опираясь на постепенное развитие когнитивных способностей от вида к виду, которые зачастую называют «интеллект животных», «биоинтеллект». Наблюдая картину, как животные умнеют от насекомых до обезьян, они продолжают этот вектор на человека, недоумевая, как может быть иначе? Они множат примеры и не допускают мысли, что дело не в том, что они называют «биоинтеллект», что это путь «дурной бесконечности» и ползучего эмпиризма, не объясняющего корень проблемы: как появилась субъектность, если развитие рефлекторного «интеллекта животных» к субъектности не приводит? Следовательно, в прямой линии биологического вектора развития имеется разрыв, некая инверсия.
Это подтверждает палеопсихология. Будучи наукой о филогенезе психики, она опирается на онтогенез в силу биогенетического закона. Как показали исследования Ж.Пиаже, Б.Инельдер и ряда других психологов, в нормальном онтогенезе наблюдаются аутизм, эгоцентризм [7]. Как показали исследования Л.Леви-Брюля, Э.Кречмера, А.Шторха, Б.Поршнева, Ю.Бородая, шизофрения, — это заболевание атавистическое, представляющее собой рекапитуляцию палеопсихики [10, 2, 11, 4, 1, 6, 7]. Именно поэтому она часто является наследственной. Именно поэтому она представляет собой психологический эксклюзив Homo sapiens, ненаблюдаемый в других видах. Практика регрессивного гипноза подтверждает эти заключения [8].
Для шизофреника потерять голову означает обрести её. Как это происходит, показала богатая практика психоанализа.
В семинаре, который проводил Ж.Лакан в 1954г., выступила психоаналитик Розин Лефор, представившая следующий случай. «Робер родился 4 марта 1948 г…. Отец его неизвестен. Мать, страдающая паранойей, в настоящий момент находится в больнице. Скитаясь от дома к дому, она держала ребёнка при себе до возраста пяти месяцев. Она пренебрегала даже элементарным уходом за малышом вплоть до того, что забывала его кормить. Ей нужно было без конца напоминать о необходимом уходе, о том, что ребёнка нужно мыть и кормить. Как выяснилось, этот мальчик был настолько заброшен, что даже голодал. В возрасте 5 месяцев его пришлось госпитализировать в тяжёлом состоянии гипотрофии и истощения». После соматического лечения мальчика возвратили матери, которая, поизмывавшись над ребёнком (возможно, не имея злого умысла, ибо сама была психически больна), в конце концов, от него отказалась.
Мальчик содержался в ряде больниц, где его привели в нормальное физическое состояние, однако, психически он был явно нездоров. В конце концов, было решено, что «Робера в возрасте трёх с половиной лет следует поместить, и уже окончательно, в психиатрическую больницу в связи с не совсем ясным пара-психотическим состоянием. Результат теста Жезелля: QD=43».
Так мальчик оказался в заведении под опекой Розин Лефор. «С точки зрения двигательных параметров, — сообщила она, — следует отметить его раскачивающуюся походку, значительное расстройство координации движений, постоянную повышенную возбуждённость. С точки зрения языка — полное отсутствие связной речи, частые крики, гортанный нестройный смех. Он умел произносить лишь два слова, которые выкрикивал — «Мадам!» и «Волк!». Слово «Волк!» повторялось им на протяжении всего дня, что и побудило меня прозвать его «ребенок-волк»… С точки зрения поведения, он был гиперактивным, всё время совершал беспорядочные движения. Хватательные движения отличались несогласованностью — он выбрасывал руку вперёд, чтобы схватить какой-либо предмет, и, если его не доставал, он не мог ничего исправить, но должен был возобновлять движение с самого начала. Кроме того, следует отметить различные нарушения сна. На этом постоянном фоне у него случались приступы конвульсивных движений, без настоящих конвульсий, с покраснением лица, душераздирающими воплями по поводу обыденных ситуаций его жизни — горшок, и особенно опорожнение горшка, переодевание, кормление, открывание дверей, которое было невыносимо для него точно так же, как и темнота, крики других детей и, как мы увидим, смена комнат. Реже у него случались диаметрально противоположные приступы — тогда он находился в полной прострации, глядя без цели, словно депрессивный больной. Ко всем взрослым он относился одинаково, проявляя крайнюю возбуждённость и не вступая в подлинный контакт. Детей, по-видимому, он игнорировал, но когда один из них кричал или плакал, у него начинался конвульсивный приступ. В момент таких приступов он становился опасен, силён, он начинал душить других детей, так что его приходилось изолировать ночью и на время еды… Он появлялся в комнате, бегая без остановки, крича, подпрыгивая и падая на корточки, хватаясь руками за голову, открывая и закрывая дверь, включая и выключая свет. Он хватал и вновь отбрасывал предметы, или ещё нагромождал их на меня. Прогнатия была ярко выражена».
Робер беспрестанно выкрикивал слово «Волк!». Задачей психоаналитика стало понять, какой смысл вкладывает мальчик в это слово. Однажды он «попытался задушить маленькую девочку, лечившуюся у меня, — рассказала Лефор, — Пришлось их разнимать и посадить его в другую комнату. Последовала неистовая реакция, он стал крайне возбужден. Я принуждена была отвести его в комнату, где он обычно жил. До этого же момента он кричал: «Волк!»- разбрасывал всё по комнате — еду и тарелки, так как находился в столовой. В следующие дни каждый раз, как он проходил возле комнаты, где был заточён, он кричал: «Волк!».
Однажды в коридоре послышался шум, какой-то человек прошёл в соседнюю комнату. Вот как Лефор описала реакцию мальчика:
«Обезумевший от страха, он вышел, взял свой горшок (с содержимым, — В.Т.) и поставил его перед дверью человека, который только что вошёл в соседнюю комнату. После чего он вернулся в комнату, где находилась я, и, прижавшись к двери, закричал — «Волк! Волк!» Я подумала, что это был умилостивительный обряд».
Интересно, что врачу Робер до поры-времени не делал таких дорогих подарков, наоборот: прикрывал свои экскременты, чтобы Лефор их не забрала. Однажды она попыталась это сделать, после чего мальчик стал агрессивен и случился криз.
«В тот день, выпив немного молока, он вылил его на пол, затем бросил песок в таз с водой, наполнил песком и водой бутылочку, сделал пи-пи в горшок и положил туда песок. После чего, собрав молоко, перемешанное с песком и водой, добавил всё это в горшок и поместил сверху резиновую куклу и бутылочку. Всё это он доверил мне. В этот момент он отправился открывать дверь и вернулся с лицом, перекошенным от страха. Он снова схватил бутылочку, находившуюся в горшке, и стал упорно бить её, пока не превратил её в мелкие осколки. Затем он их тщательно собрал и добавил их к песку в горшке. Робер был в таком состоянии, что я вынуждена была отпустить его, чувствуя, что уже ничего больше не могу для него сделать. Он унёс этот горшок. Небольшая часть песка упала на пол, вызвав у ребёнка невероятную панику. Ему понадобилось собрать всё до мельчайшей песчинки, как если бы это были кусочки него самого, при этом он кричал: «Волк! Волк!»
Робер не выносил ни коллектива, «ни приближения какого-либо ребенка к его горшку. Его приходилось укладывать спать в состоянии сильного напряжения, которое поразительным образом проходило лишь после приступа поноса, после того, как он размазывал понос руками повсюду в кровати, а также на стенах».
Психоаналитик добивалась узнать, что Робер вкладывал в слово «Волк», и добилась. Она избегает подробностей, обтекаемо говорит, что всё произошло, «когда мне пришлось обмануть его надежды». Вполне возможно, что была устроена терапевтическая провокация. Обман ожиданий мог заключаться, например, в следующем: всегда добрая Розин неожиданно стала «злой», например, дала пощёчину.
Робер «подбежал к окну, открыл его и закричал: «Волк! Волк!» — и, увидев свое изображение на стекле, ударил его с криком: «Волк! Волк!». Таким образом, Робер представился — он был «Волк!»
Т.о., сознание мальчика базировалось на отождествлении части себя с волком, — классический пример шизофренического парного мышления. Ещё одно расщепление заключалось в отождествлении своих выделений с собственным телом. Это ярко продемонстрировал обряд умилоствления незнакомца, а также попытки поймать своё «пи-пи», что Робер делал, «будучи убеждён, что он сам исчезает» при опорожнении горшка с его мочой.
Последующее лечение заключалось в переносе Волка на психоаналитика, а также в тренингах, направленных на то, чтобы мальчик перестал считать свои выделения частью самого себя. Оказалось, что это взаимосвязано.
«В следующей фазе уже я стала «Волк!», — рассказывает психоаналитик, — Он воспользовался тем минимумом построения, которое ему удалось осуществить, чтобы спроецировать на меня всё зло, испытанное им, и чтобы в некотором роде обрести память. Таким образом, он постепенно становился агрессивным, что оказывалось для него трагичным. Подталкиваемый прошлым, он должен был быть агрессивен со мной, и, однако, в то же время в настоящем я была тем, в чём он нуждался… Когда он был агрессивен со мной, он пытался себя разрушить. Он представлял себя бутылочкой и старался разбить её. Я вытаскивала её у него из рук, поскольку он не был в состоянии перенести её разрушение… Он начинал кричать: «Волк!» — брал колыбельку и ванночку и выбрасывал их в окно. Он поворачивался ко мне и с яростью заставлял меня глотать грязную воду, крича при этом: «Волк! Волк!»…
«Как-то вечером он увидел, как я выхожу из учреждения, — пишет Лефор далее, — На следующий день он отреагировал на увиденное, хотя раньше, замечая, как я ухожу, он не был способен выразить свои эмоции, которые он мог при этом ощущать. В тот день он сделал «пи-пи» на меня в состоянии большой агрессивности и тревоги. Данная сцена была лишь прелюдией к финальной сцене, в результате которой он окончательно приписал мне всё пережитое зло и окончательно спроецировал на меня «Волк!»… Я была вынуждена проглотить бутылочку грязной воды и получила агрессивное «пи-пи». Итак, я была «Волк!». В один из сеансов Робер отделался от него, закрыв меня в туалете, затем один вернулся в комнату, где мы работали, забрался в пустую постель и начал стонать. Он не мог меня позвать, и, однако, ему было нужно, чтобы я вернулась, поскольку я была постоянным человеком. Я вернулась. Робер лежал взволнованный, его большой палец находился в двух сантиметрах ото рта. И впервые на сеансе он протянул ко мне руки и позволил себя утешить. Начиная с этой сцены, по словам работников учреждения, поведение мальчика полностью изменилось. У меня осталось впечатление, что он изгнал «Волк!». С этого момента он больше не говорил о нём и смог перейти к следующей фазе — к внутриутробной регрессии, т. е. к построению своего тела, ego-body, чего он не мог осуществить раньше».
После того, как Робер избавился от Волка в себе, стала возможна психоаналитическая терапия внутриутробной регрессии, когда тело как бы образуется заново, как в материнской утробе. Понятно, что построение человеческого тела было невозможно, пока в Робере был Волк.
В этот период мальчик вёл себя, как эмбрион: принимал позы эмбриона, открывал и закрывал рот «так, как эмбрион пьёт амниотическую жидкость, о чём свидетельствуют результаты последних американских опытов. У меня осталось впечатление, что таким образом он себя реконструировал», — рассказывала Лефор.
Последовал ряд интересных сцен. «Робер, будучи совершенно обнаженным передо мной, собрал воду в соединённые ладошки, поднял её на высоту своих плеч и облил ею тело. Он возобновлял это действие несколько раз, и затем мягко сказал мне: «Робер, Робер». За таким крещением водой — а это было именно крещение, если принять во внимание благоговение мальчика, — последовало крещение молоком».
«Сначала он пытался стать отличным от меня, отделившись от меня. Он давал мне есть и приговаривал, ощупывая себя: «Робер», — затем трогал меня — «Не Робер». Я активно воспользовалась этим в моих интерпретациях, чтобы помочь ему отличить себя. Эта ситуация перестала ограничиваться лишь нашим с ним отношением, он включил в неё и лечившихся у меня девочек».
Мы видим терапевтические приемы формирования самосознания на базе отличения себя от других, формирование эго-личности.
Робер стал способен принимать и давать. Он дарил аналитику свою «каку», не боясь, что его убудет. «QD по Жезеллю изменился с 43 на 80, а тест Терман-Мерилля показал QJ=75. Клиническая картина изменилась, двигательные расстройства исчезли, так же как прогнатия. С другими детьми он стал дружелюбен и часто защищал более маленьких. Его можно начинать приобщать к групповой деятельности. Лишь язык остаётся рудиментарным. Робер никогда не составляет фраз, а употребляет лишь отдельные слова».
Далее случилась вынужденная разлука. Розин Лефор надолго уехала (в декретный отпуск). В это время с ребёнком занимался её муж, тоже психоаналитик. Когда Розин возвратилась, у Робера начались бурные реакции, переходящие в соматические расстройства (понос, рвоту, обморок). И, что характерно, он начал ревновать Розин [3, c. 49-57]. Он ее полюбил!
Эта история болезни даёт великолепный материал для реконструкции филогенеза психики, ибо человеческое сознание сформировалось через инверсию безумия, через расщепление психики пресапиенсов, через шизофрению. Степуляция несостоятельна, между зверем и человеком не непрерывная цепь «постепенного обретения разума», а трагический разрыв, когда нормальные инстинкты стадного животного перестали работать, потому что это животное «сошло с ума» и только поэтому обрело сознание самого себя.
Психоанализ, который применяет индивидуальные регрессивные техники, а также методы лечения в группах, по сути дела, воспроизводит ситуацию антропогенеза, поэтому мы можем и должны использовать его данные для реконструкции начала психогенеза. Данные психоанализа имеют антропогенетическое значение, которое до сих пор не принималось в расчёт, хотя именно они, похоже, позволяют сдвинуть дело с мёртвой точки. Как бы дополняя Леви-Брюля и Кречмера, Лакан говорит: «…Весь прогресс психологии собственного Я может быть резюмирован следующим образом: собственное Я структурировано точно так же, как симптом. Внутри субъекта оно представляет собой всего-навсего привилегированный симптом. Это исключительно человеческий симптом, душевная болезнь человека» [3, С.9].
Всепоглощающая любовь, когда другой человек воспринимается как Враг, полонивший тебя и без которого ты не можешь жить, как без воздуха, есть психологическая катастрофа, изменяющая психику. Любовь, когда «ни с тобой, ни без тебя». Любовь, которую имел в виду Достоевский, говоря: «нельзя любить человека, не ненавидя его». Любовь, которая больше всего, что может вместить рассудок, которую с мукой выражал Очарованный странник Лескова: «не ты ли, проклятая, и небо и землю сделала?!…». Страшная любовь, описанная Э. Бронте в романе «Грозовый перевал», который Сартр (кажется, он), называл «самым прекрасным романом человечества». По сути, она есть клиническая форма жизни, шизофрения, связанная с «бесконечно отрицательным отношением с самим собой, чтобы в своём другом быть у самого себя» (Гегель). Эта катастрофа породила в хаотической психике «человека безумного» (стоящего между зверем и человеком разумным) вектор, вынесенный вовне. Болезнь, которая не имела выхода, потому что Я и Другой были внутри, получает выход. Другой может быть убит, а может, наоборот, стать предметом поклонения, которого влюблённый будет защищать даже ценой своей жизни.
Человеческая любовь, — это феномен, подобного которому в природе нет. В мире животных половое влечение всегда связано с размножением и не может быть формой безумия, там всегда практическая причина. Напротив, среди людей любовь только тогда настоящая любовь, когда она не мотивирована никакими практическими соображениями. Практический подход, трезвый расчёт, рассудочные суждения убивают любовь и разоблачают её, как притворство. Это значит, что она — нет худа без добра — пришла в мир в тот же момент, когда в мир пришло филогенетическое безумие человека. Именно поэтому она может быть спасительным средством, светлым безумием, побеждающим тёмное безумие, ядом, убивающим болезнь. В конце концов, все лекарства являются ядами.
Все мы живые люди и знаем, что сильная любовь делает чудо. Она может убить. Она может поднять мёртвого (случаи, когда любовь заставляла возвращаться к жизни из состояния клинической смерти известны). Она может «разговорить» немого. Она может поднять на ноги человека с атрофированными конечностями. Она может радикально изменить психотип человека. Она жестокого делает нежным, умного безумным, а дурака умным, когда он подчиняется не слабому рассудку, а великому чувству любви. Дурачок, движимый любовью, может проявить великий ум и стать святым. Подобные случаи известны в христианстве. Любовь к Христу может быть страстной, настолько живой, убедительный образ Бога создан апостолами и отцами церкви. Эта любовь может быть настолько страстной, что вызывает стигматы, — следствия её воздействия на мозг. Ещё ни один антрополог не демонстрировал стигматы, появившиеся вследствие тяги к труду или усложнения какого-либо рефлекса. Подобной силой воздействия на мозг обладает только страстная любовь, поэтому она является при здравом рассуждении и объективном подходе первым кандидатом на роль главного причинного фактора формирования человеческого мозга.
Интересно наблюдение о прогнатии, которая была ярко выражена в период болезни и исчезла, когда мальчик-волк пошёл на поправку вплоть до того, что его определили в группу. Наблюдение интересно в контексте антропогенеза, где у прогнатии своя история. У австралопитеков наблюдается скорее ещё чисто звериное выдвижение всей нижней части морды вперёд, обеими челюстями. Прогнатия, как выдвижение верхней челюсти над нижней, ярко выражена у первых представителей рода Homo, обладавших речью и сознанием: у эректусов (питекантропов). Она наблюдается у неандертальцев, обладавших довольно развитым сознанием, но не являющихся в полной мере сапиенсами. Лица кроманьонцев близки к современным человеческим, хотя присутствует слабо выраженная прогнатия. Кроме того, прогнатия часто наблюдается у психически больных, не случайно аналитик выделила её, как симптом. Классический облик идиота, — это взгляд исподлобья, выдвинутая верхняя челюсть, «задвинутая» нижняя. Антропогенетический интерес представляет собой также информация о гортанном звукопроизводстве. Дело в том, что в ходе развития языков наблюдается передвижение звукопроизводства из гуттуральных областей к передним, описываемое, как лингвистическая закономерность (законы Раска-Гримма, Педерсена и др.). В этом же контексте необходимо воспринимать сообщение об отсутствии фраз в речи Робера, которая была предикативна. О предикативности речи в антропогенезе писал Л. Выготский. Невероятно интересна рекапитуляция стадий пренатального развития, о которых Робер не мог знать.
Человек, способный работать в лечебной группе, уже социализирован и имеет много шансов вернуться в актуальное общество. Трудный вопрос заключается в следующем: как первобытные аутисты-шизофреники оказались способны «работать в группе»? Сама способность работать в группе — это такое достижение, что является своего рода «дорожной картой» к выздоровлению. Отсюда следует, что общество сыграло решающую роль, но в окончательном решении проблемы. Теория интериоризации имеет вторичное значение в филогенезе. А что было в начале? На этот важнейший для теории психогенеза вопрос отвечает феномен, вызывающий не только огромный интерес психоаналитиков, судя по тому, что обсуждался на всех конгрессах, а на некоторых являлся главным: связь переноса и любви.
Это был не только профессиональный интерес, эта связь представляла собой огромную проблему для врачей. Были случаи, когда они платили жизнью, вызвав у пациентов вследствие переноса безответную любовь-страсть, с которой пациенты не могли совладать. В приведённом выше примере мы видим, что Робер, после того, как Розин Лефор осуществила перенос Волка на себя, вначале её возненавидел, начал оскорблять, делать на неё агрессивное «пи-пи», запирать, а потом полюбил до ревности к окружающим. «…Одним из самых важных вопросов аналитической теории является вопрос о соотнесении между узами переноса и негативными или позитивными характеристиками любовного отношения», — пишет Лакан [3, с.63]. «В «Замечаниях о любви в переносе» Фрейд, не колеблясь, называет перенос словом «любовь», — пишет Лакан, — Фрейд в своём исследовании не уходит от феномена любви, страсти в его самом конкретном смысле и говорит даже, что между переносом и тем, что в жизни мы называем любовью, нет никакой существенной разницы. Структура искусственного феномена, которым является перенос, и структура непроизвольного феномена, называемого любовью, а ещё точнее, любовью-страстью, в психологической плоскости эквивалентны» [3, С.51].
В изложенной выше концепции филогенеза психики, несмотря на её непохожесть на всё, что люди привыкли читать на эту тему, ничто не противоречит ни биологии, ни антропологии, ни психологии, ни философии. При этом она находит яркое подтверждение в мифологии. Имею в виду миф о Лилит, — первой жене Адама. Великая, архетипическая древность этого мифа подтверждается его шумерским происхождением. Лилит, — это женщина-вамп, подчинившая себе Адама. Впоследствии — в иудаизме, христианстве, исламе — она была ассоциирована с женской ипостасью дьявола, с демоницей, приходящей к мужчинам по ночам и мучащей их греховной страстью, вызывающей сладострастные грёзы. Слепленный из глины Адам с его умом был слеплен из хорошо вымученной глины; из глины, вымученной женщиной.
Как показали МРТ-исследования, страстная любовь вызывает развитие ассоциативной коры, отвечающей за высшие психические функции: саморефлексию, социальное познание, внимание, память, умственные ассоциации и даже абстрактное мышление. В страстной любви уже выступает субъект, поэтому, прав был А.Бергсон, говоривший о доинтеллектуальном происхождении субъектности. А ведь на этом принципе, по сути, базируется не только интуитивизм, но и вся «философия жизни», весь экзистенциализм, и, разумеется, постмодернизм, в котором он был доведён до абсурда. До сих пор эти философские школы базировались на субъективных предположениях, на интуитивных догадках очень умных, очень образованных (в отличие от многих палеоантропологов), глубоко чувствующих людей. Теперь они получают своего рода объективацию.
Литература:
- Бородай Ю.М. Эротика. Смерть. Табу. Трагедия человеческого сознания.- М.: Гнозис, Русское феноменологическое общество, 1996
- Кречмер Э. Медицинская психология,- СПб.: Союз, 1998
- Лакан Ж. Семинары. Т.1. — М., 1998 (http://www.koob.ru/lakan_zhak/
- Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). – М.: Мысль, 1974
- Тен В.В. Психогенетическая концепция Поршнева: истоки, достоинства, недостатки // Вестник психофизиологии, 2017, 2
- Тен В.В. Постсоветские концепции происхождения сознания. Эклектика // Вестник психофизиологии, 2018, 1
- Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. — М.: Педагогика-Пресс, 1994
- Шерток Л. Непознанное в психике человека. — М., 1982
- Cacioppo S., Bianchi-Demicheli F., Hatfield E., Rapson R. L. Social neurosciens of love // Clinical Neuropsychiatry, 2012, №9
- Levy-Bruhl L. La mentalite primitive. – Paris, 1922
- Storch A. Die Welt der beginnenden Schizophrenie und die archaische Welt. Ein existential-analytischer Versuch // Zeitschrift für die gesamte Neurologie und Psychiatrie, 127, 1930
NEW MRT RESEARCH AND THE ORIGIN OF CONSCIOUSNESS
The origin of consciousness on the basis of the complication of animal reflexes according to the principle of step by step seems to be impossible today. This pushes on the search for new ways to explain how a subject of activity came to the world. Interesting data for this are the latest MRI scans of the brain and the practice of psychoanalysis.
Key words: psychoanalysis, transference, maternal love, passionate love, schizophrenia, Freud, Lacan
