Введение к тому 2 Историко-этимологического словаря русского языка

Историко-этимологический словарь русского языка

К вопросу о мотивации

В романе Маркеса «Век одиночества», в котором он применил новый, как он считал творческий метод «мистического реализма» (хотя это метод Гоголя и поэтому далеко не нов) один из главных героев смолоду был романтиком, посвятившим себя борьбе за всё лучшее против всего плохого. Аурелиано Буэндиа убивал и рисковал, но чудом выжил. Моя биография, разумеется, гораздо менее героична, но и я был романтиком, прикладывал руки и голову к тому, что считал борьбой за лучшее общество, пока не понял: эта борьба представляет собой верчение мясорубки, в которой фарш нельзя провернуть назад, но он возвращается к началу процесса, а ты вертишь и вертишь. Герой Маркеса разочаровался в идеях и человечестве. Он возвратился в родительский дом, занял в нём комнату, где жил затворником до глубокой старости. Он был занят делом: изготовлением золотых рыбок. Корпел, достигая совершенства, месяцами и годами над каждой. Выделав, ставил перед собой, любовался, а потом сгребал все в плавильный котёл. Подобием золотых рыбок Аурелиано Буэндиа на закате жизни стали для меня истоки слов языка, материю которого считаю золотом. Ибо это самый прекрасный, самый выразительный, самый древний язык на свете. Обширные гнёзда его слов вышли из идеофонов, первичных вокабул эпохи антропогенеза или тех сонантов, которые впервые прозвучали на Русской равнине в зачаточном индоевропейском этносе. Существующую этимологию слов русского языка необходимо переплавлять. Причины я, в общем, обрисовал во Введении к т.1, здесь добавлю новые мысли и актуальные в связи с новым материалом замечания. Мой негероизм проявляется также в том, что свою коллекцию я оставляю, понимая её несовершенство, обусловленное тем, что спешу, осознавая краткость отпущенного времени. Будущие исследователи и критики поправят. Заранее прошу прощения за все мои возможные ошибки, которых, наверное, найдут немало. В оправдание могу сказать одно: это не фальсификаторские явления. Это именно ошибки, а не подтасовки. Скажу о своём словаре то же, что Владимир Иванович Даль сказал о своём: «Писал его не учитель, не наставник, не тот, кто знает дело получше других, а кто более многих над ним трудился; ученик, собиравший весь век свой по крупице то, что слышал от учителя своего, живого русского языка».

Просто нельзя было дальше мириться с тем, что сотворили с русским языком немецкие фальсификаторы, прежде всего Фасмер, и их жалкие эпигоны, называющие себя «русскими лингвистами».

Бестолковость этимологических словарей

Ни один из существующих этимологических словарей русского языка не заслуживает доверия в силу следующего обстоятельства: в большинстве этимологий отсутствуют толкования, почему именно это слово стало выражать это значение. Людей интересуют именно толкования: если нет толкований, то какой в словарях толк? Это бестолковые словари. К сожалению, так можно аттестовать содержимое всех этимологических словарей за редким исключением отдельных попыток семантического анализа (больше всего таких попыток у Шанского и Цыганенко). Толкования возможны на базе значений, а в современной лингвистике господствует формальный подход. «…В университетских программах, принятых сегодня, «формальный подход» занимает гораздо более центральное положение по сравнению с семантикой (исследованием значений), а сама семантика третируется как маргинальная область», — пишет выдающийся лингвист современности Анна Вежбицкая, называя современное языкознание «лингвистикой без семантики» (Вежбицкая, 1999,с.3). Стоит настоятельная задача создания толкового этимологического словаря русского языка, над которым работаю уже несколько лет, представляя здесь некоторые итоги этой работы. Первобытные значения многих индоевропейских корней восстанавливаются на базе именно русского языка. Это значит, что семантически состоятельный этимологический словарь русского языка становится вкладом в индоевропеистику, а часто и в ностратику. Создание семантически состоятельного этимологического словаря русского языка совпадает с задачей опровержения традиции дискриминации русского языка (которую я называю «фасмеровской», потому что в «Этимологическом словаре русского языка», написанном Максом Фасмером, данная традиция наиболее выражена).

Это принципиально новая задача, потому что толковые и этимологические словники считаются разнонаправленными дискурсами языкознания. Семантисты и этимологи практически никогда не пересекаются на общей почве. Последние работают больше по формальным признакам. За примерами далеко ходить не надо: достаточно обратить внимание на то, как «этимологизируют» простые числительные, — в отрыве друг от друга, не рассматривая как систему, наполненную контентом последовательных значений (см. восемь). Положение можно исправить созданием толкового этимологического словаря, опирающегося и на фонологию и на семантику и даже на этнографию, т.е. бытовые, праздничные, работные привычки, обычаи, обряды. Принципиальное отличие моего словаря заключается в том, что стремлюсь восстановить семантику вплоть до первичных вокабул эпохи антропогенеза, до универсальных идеофонов.

Пара примеров, где лингвисты не справились с этимологией в силу асемантизма. Видеть по внешнему созвучию сблизили генетически с глаголом ведать. Причём, ведать выводят от видеть, а видеть выводят из ведать. Преображенский, который выстроил свой словарь на цитатах европейских лингвистов, в статье ведать называет ведать «перегласовкой» видеть, совершенно бездоказательно, априори. С другой стороны, опираясь на тот же круг авторов, включая фальсификатора Торпа, в статье видеть объясняет происхождение этого глагола связью с кустом ведать. Обычный потребитель такой «качественной» научной продукции сопоставлять не склонен, благодаря чему это «масло масляное» наукообразно размазывается по страницам из словаря в словарь. Фасмер объясняет разницу между ведать и видеть «другой ступенью чередования гласных», а происхождение общее, вернее, друг из друга. Лестница в никуда: куда подниматься, если ступени не друг за другом, а на одной плоскости? К сожалению, та же картина в словниках Черныха, Шанского и др. Вся эта квазинаука, это шаманское круженье на месте с самообманом и наивным обманом читателей, будто «мы знаем», напоминает эпизод из детского фильма «Волшебная лампа Аладдина», где «Мудрейший из Наимудрейших» толкует сон падишаха: «сон не есть пронесон, пронесон не есть сон», или наоборот, крутим руками то в одну сторону, то в другую. Видеть от ведать, ведать от видеть, или наоборот, или наоборот тому, что было наоборот, — вот сухой остаток от сотен страниц этимологических изысканий европейских и русских лингвистов по поводу этих знаковых слов. Между тем, семантический анализ приводит к выводу о двух разных основах. У видеть это идеофон с эпохи антропогенеза, у ведать – смысловое понятие времени первых индоевропейцев, живших на Русской равнине. Отсюда же огромные кусты родственных слов в других языках (См. вид, видеть, ведать).

Глагол вялить есть только у Шанского, который связывает с вянуть, но слова вянуть в его словаре нет. У Фасмера глагол вянуть есть, он связывает его с вялый и увядать, но этих слов в его словаре нет. Этимология большого куста висит в пустоте, как вяленая рыба. Ситуация та же, что и с ведать/видеть. Семантический анализ выводит на первобытный идеофон, позволяющий воссоздать происхождение куста увядать/вянуть/вялить (см. вялить, вянуть).

Традиция дискриминации русского языка

Лингвистическая традиция дискриминации русского языка связана с подложной историей русского народа в духе норманизма, нарисованной немецкими историографами, согласно которой русский народ появился на Русской равнине довольно поздно, в средневековье, является случайным сборищем разноязычных племён, поэтому и язык является заимствованным у окружавших Русскую равнину этносов: германцев, балтов, иранцев, тюрков, хазар, финнов и т.д. При этом никого не останавливает не только внутренняя гармония русского языка, говорящая о корневом, собственном языковом творчестве народа, но и явное родство с таким древним языком, как санскрит: максимальное сходство из всех живых языков у санскрита прослеживается именно с русским.

В настоящее время наиболее признанной теорией происхождения индоевропейских языков является т.н. «глоттальная теория», выдвинутая 1972 г. Авторы, — академик АН Грузии Т.Гамкрелидзе и известный российский лингвист Вяч. Вс. Иванов, — доказывали, что индоевропейские языки происходят от семитских через картвельские, самым известным из которых является грузинский язык. Прямо они об этом в 1972 г. не писали, но фонологию реконструировали именно в таком духе. В 1984 г. в Тбилиси вышел более чем тысячестраничный двухтомник этих авторов «Индоевропейский язык и индоевропейцы», где уже прямо указывался ближневосточный исток праиндоевропейского этноса в том числе с опорой на археологию, на мой взгляд, неверно и тенденциозно интерпретируемую. (Гамкрелидзе, Иванов, 1984) Подробная критика этой книги дана мной в книге «Происхождение языка» (Тен, 2011, сс. 619-627). В 1973 г., годом позже Иванова и Гамкрелидзе, глоттальную теорию якобы самостоятельно обосновал американский лингвист Пол Хоппер (Hopper, 1973). В настоящее время она под названием «глоттальная теория Хоппера» господствует в индоевропеистике. Глоттальная теория появилась на замену т.н. «ларингальной теории» происхождения индоевропейских языков, которая прямо выводила индоевропейские языки от семитских. Абсурдность ларингальной теории заставила искать ей замену, так появилась глоттальная теория: всё-таки от семитов, но через картвелов. Эта т.н. теория живёт, здравствует и развивается, добираясь от праиндоевропейского до русского языка. Например, в 2004 г. вышел 500-страничный учебник Т.Масловой «Истоки праславянской фонологии», основанный на глоттальной теории, который, к сожалению, стал основным для российских ВУЗов (Маслова, 2004).

Необходимо доказывать исконное происхождение даже таких слов как «великий», «вода», «водка», «ветер» и т.д., которые выводятся по формально-фонетическим признакам из других языков. Позиция, из которой я исхожу в этимологии русских слов, заключается в следующем. Русский народ является самым древним в мире по критерию обитания на своей ядерной территории. Его прямые предки жили здесь уже в палеолите. В мезолите на Онежском озере жил самый древний (из найденных пока) носитель гаплогруппы R1а. Вполне вероятно, что именно этот мужчина, который был захоронен в Оленеостровском могильнике 9 тыс. лет назад, является предком всех славян, кельтов и индоариев, являющихся носителями этой мутации Y-хромосомы. Праиндоевропейский этнос и праиндоевропейский язык сформировались на Русской равнине в неолите. Древнерусский язык, из которого вышли русский, украинский и белорусский языки является его прямым наследником. Другие индоевропейские народы являются потомками тех, кто вышел из Русской равнины в бронзовом и железном веках, т.е. являются ответвлениями ствола. Данная позиция обоснована мной подробно археологически, лингвистически, этнографически, культурологически в книгах «Народы и расы. Происхождение», «Великая Аржавская статуя. Мегалитический комплекс на Русской равнине», в 1-м томе данного словаря (Тен, 2013,2017,2020).

Гнилой фундамент этимологии как науки

Истоки этимологии русских слов – в европейской компаративистике 18 — нач.19вв. В 19в. французские и немецкие компаративисты начали составлять «Сравнительные словари». Славистикой французы занимались мало, за исключением П.Мейе, больше немцы. Французы называли языковую семью «индоевропейской», а немцы «индогерманской». Сам по себе последний термин, до сих пор бытующий в англо-германской лингвистике, порочен антиисторичностью и дискриминацией славянских, кельтских, балтских, романских, греческих, иранских языков, которые по диахроническим признакам древнее германских. Германская лингвистика изменилась со времён великих первых компаративистов. После Гумбольдта с его шеллингианской по происхождению идеей, что язык есть выражение энергии народа, в ней проросли ростки империализма в учении «естественников» (Остгоф и др.), согласно которым каждый народ имеет тот язык, который заслуживает, ибо язык прямо связан с этногенезом. Отсюда вышли германские лингвоимпериалисты, которые начали напористо переписывать сравнительную грамматику языков, которые они называли «индогерманскими», исходя из ложной парадигмы первенства германских языков, на худой конец т.н. «кентумных».

Сравнительные словари, созданные до возникновения Германской империи, были ещё довольно объективны. Это можно сказать о самом большом «Сравнительном словаре индогерманских языков» А.Фика, составленном в 1 пол. 19в. В кон.19-нач.20вв. немецкое языкознание оказалось поражено болезнью пангерманизма и тут началось. Появились т.н. «младограмматики»-националисты: языковедческое ответвление «младогерманцев», развязавших впоследствии мировую войну. Член «Ордена Улафа» А.Торп переписал словарь Фика в духе пангерманизма и эта «переработка» (так и называется: «Словарь А.Фика, переработанный А.Торпом»), стала едва ли не основным источником «этимологических словарей языков», которые начали составлять немецкие младограмматики. Их примеру последовали авторы первых русских этимологических словарей, особенно Преображенский, у которого Торп, — самый цитируемый автор. Фасмер тоже крайне редко ссылается на оригинал Фика и очень часто на Торпа. Уже это, согласитесь, странно: если у тебя на столе лежит оригинал Фика (а у Фасмера он был), почему ты обращаешься как к первоисточнику к подделке Торпа?

«Прогерманские» этимологии не только русских, но и других европейских слов поражают беспардонной наглостью подтасовок. Например, ссылаясь на Торпа, Фасмер пишет о слове вафля: «заимств. из нем. Waffel или нижне-нем. Wafel, голл. wafel, которые связаны с ново-верхненемецким Wabe «соты, ячейка». Порочность данной этимологии определяется уже тем, что она исходит, во-первых, не из существенного, а внешнего признака, во-вторых, из фабричного, тогда как вафли имеют дофабричную историю. Тем не менее, эту версию послушно повторили все отечественные этимологи почти слово в слово (Шанский, Крылов, Семёнов и др.). Ни один не удосужился провести хотя бы поверхностную проверку. Впервые слово на русском языке — в книге Севела «Искусство нидерландского языка», изданной в Петербурге в 1717г. В Англии слово появилось позже, чем в России, в 1725г. Во Франции лексема бытовала аж с 1185г. в форме walfre (http://en.wikipedia.org/wiki/Waffle). Разумеется, это был не французский язык, а в лучшем случае старофранцузский, а то и какой-нибудь из дофранцузских языков, бытовавших в раннем Средневековье на территории Франции. По-французски вафля gaufre. Варианты произношения в Европе в Новое время и в Средние века: «waffe, wafre, wafer, wâfel, waufre, iauffe, gaufre, goffre, gauffre, wafe, waffel, wåfe, wāfel, wafe, vaffel, våffla». Данная информация английской «Википедии», ссылающейся на 94 научных источника, не согласуется с тем, что написали Торп и Фасмер и что повторяют наши горе-лингвисты: будто истоком является «ново-верхненемецкое Wabe «соты, ячейка». Это язык даже не средневековый, это немецкий язык времени братьев Гримм. От Wabe невозможно, потому что во всех средневековых названиях есть f, часто удвоенная, т.е. усиленная, и нигде нет b. Традиция печь вафли связана с таинством евхаристии пресными хрустящими хлебами, которая берёт начало от иудейского праздника Песах, который в русской традиции называется «праздник опресноков». Не случайно чехи называют вафли «оплатками»: священники вкладывают их в рты верующих в ходе причащения «плотью Христовой» («плоть>плат»). Католические оплатки-вафли похожи на еврейскую мацу. Православные просфоры, символизирующие тело Христово, тоже из пресного теста, но на мацу не похожи совершенно, они «тельные». Вафельное производство имеет древнейшие, тысячелетние корни в производстве мацы, а не в каких-то «нововерхненемецких» выдумках. И даже более древние. Это первый хлеб, который был изобретён первобытными ещё даже, возможно, не земледельцами, а собирателями. Растереть зёрна, добавить воду, тонко раскатать, изжарить на раскалённом камне было проще, чем ставить квашню на дрожжах. Первобытные собиратели, скорее всего, додумались до того, чтобы запасать тонкие лепёшки впрок сушкой или прожаркой. Это и были первые вафли. Традиция тиснения рисунка не связана с сотами, ячейками. В Средние века вафли делали, используя печатные формы с изображениями библейских сцен, их сохранилось множество, это был особый вид искусства, было цеховое производство вафельниц. Примитивный клетчатый узор является следствием фабричной стандартизации и, разумеется, никакого отношения к названию вафля не имеет, вопреки немецким фальшмахерам. Учитывая, что в английском слово появилось позже, чем в русском, допускаю, что и в немецком оно появилось не раньше, чем в русском. Почти наверняка позже, учитывая, что его не было в том «ново-верхненемецком», на котором говорили братья Гримм. Там было Wabe «соты, ячейка», из которого, якобы, немцы сами произвели совершенно не похожее слово Waffel вафля и обогатили им другие языки. Удивительно, как можно так нагло лгать? Ещё более удивительно, как можно, не сопоставив факты, не проявив здоровый научный скептицизм, не зная истории, тупо повторять эту очевидную ложь, называясь профессиональным русским лингвистом? Слово довольно чуждое славянским, романским, германским языкам. Возможно, кельтское (отсюда столь рано в старофранцузском, — из гальского), или даже семитское по происхождению основы. Первая известная форма walfre указывает скорее на кельтский исток, т.к. —вал-, это корень, который часто встречается в самоназваниях кельтских народностей. На севере Франции и в Бельгии живут валлоны. На юго-востоке Европы жили валахи. Уэльс – это «страна валлийцев». Язык шотландцев – вэльский. Скорее всего, самое древнее известное название wal-fre означает «вальская выпечка», учитывая, что вторая часть слова может ассоциироваться с названием огня (см. вафля).

Словарь Фасмера считается образцом научности с подачи О.Трубачёва, который перевёл его на русский язык, сопроводив панегириками, называя Фасмера «классиком».

Например, Трубачёв пишет: «…В нелёгкие тридцатые-сороковые Фасмер не изменил своей репутации друга русского языка и культуры за границей» (Трубачёв, 1986,с.566). Не за границей, а за линией фронта. В 1938г. Фасмер, живя в Америке, начал систематическую работу над этимологическим словарём русского языка, а уже в 1939г. его приглашают в Германию её тогдашние хозяева нацисты, дают институт, команду филологов в штатском, возможность допрашивать русских военнопленных в концлагерях. Скорее всего, не просто так о нём вспомнили, сам предложил услуги. Для такого предположения есть основания. Ещё в 1933г., как только Гитлер стал рейхсканцлером, Фасмер занялся подтверждением своего «арийского происхождения». Он обратился в немецкую кирху в Ленинграде за справкой о рождении и получил её через третьи руки с пометой «к использованию в советской России не подлежит». Это стало известно в СССР и Фасмер был объявлен «национал-социалистом». Данный его статус, насколько мне известно, никто не снимал. Кстати, этим запросом Фасмер подставил младшего брата, жившего в Ленинграде. Его арестовали за связь с братом-нацистом и он сгинул в системе НКВД. «Белокурый Макс» был не только фальсификаторм в науке, но и подлецом в личной жизни, ибо не мог не понимать, чем чреват его запрос для живших в СССР родственников.

Годы работы в фашистской Германии отнюдь не были нелёгкими для «друга русского языка и культуры». Он споро работал не ради науки и тем более не ради русского языка и культуры, а ради духовного порабощения русского народа, составляя словарь для «унтерменшей», после прочтения которого создаётся впечатление о русском языке как неорганичном, позднем, нахватанном, что «доказывается» конкретными словарными примерами. В каждом почти слове и предложении мелкая ложь, но её так много, что она переплетается и создаёт объёмное впечатление «правды», точнее постправды. Эта паутина настолько затмевает истину, что её до сих пор никто не смог разгрести. Почему считающийся «патриотом» Трубачёв эту объективку биографии и опуса Фасмера игнорировал и писал заведомую чушь? «Мы с глубоким удовлетворением видим, — ликует Трубачёв в послесловии ко 2 изданию 1986г., — что словарь Фасмера живёт, что он нужен и сейчас», отмечает «выдающиеся качества оригинала», называет его «инвариантной ценностью», хвалит за «объективность и разностороннее освещение материала» (там же, сс.563, 564).

Трубачёв описывает свои «героические» усилия по популяризации этого фальшмахерского словаря. Мол, в Германии он был издан «малым тиражом – большой стоимостью на западногерманские марки» и был малодоступен даже немецким читателям. Разумеется, после крушения фашистской Германии и планов покорения «русских свиней», Фасмер потерял неограниченное финансирование и издал свой жалкий «труд», как сумел, жалким тиражом. Никто в мире и не заметил бы эту книгу, если б её не подняли и не возвели на пьедестал сами «русские свиньи». В новой Германии фашистский прихвостень Фасмер оказался на обочине жизни, всеми забытый, никому не нужный. Он воскрес из забвения, благодаря психологии унтерменшей, свойственной, к сожалению, части русских людей. Стараниями Трубачёва Фасмер стал «классиком». Его словарь издаётся в СССР и России массовыми тиражами каждое десятилетие. Он считается, говоря словами того же Трубачёва, «первым полным академическим этимологическим словарём русского языка», а, судя по контексту и единственным, т.к. «на новые проекты понадобится время» (там же, с.565).

Знал ли Фасмер русский язык?

«Русский язык он знал и говорил на нём так, как говорят на родном языке», — пишет Трубачёв о Фасмере. Правда ли это? Авторы двух первых этимологических словарей русского языка Горяев и Преображенский привёли в статьях вилок выражение «капуста завивается». Фасмер, сославшись на них, передал это выражение следующим образом: «капуста вьётся вилками» (см. вилок). Даже наивному носителю языка очевидна неграмотность такого выражения. Горяев и Преображенский выразились по-русски, Фасмер по-фальшмахерски. Дьявол в мелочах. Фасмер на подобных мелочах «ловится» многажды. Материнским языком для него был немецкий, русский язык он знал, но не настолько, чтобы составлять словарь. Многие русские владеют английским свободно, но не настолько, чтобы составлять словари. Для этого надо быть носителем языка с материнской утробы, чувствовать его, а не только знать. «Русская классическая русистика и славистика имеет право считать М.Р.Фасмера своим», — пишет Трубачёв. Надо быть унтерменшем по духу, чтобы писать такое о фашистском прихвостне, который унизил и оболгал русский язык почти в каждой статье, за редким исключением, ради создания впечатления ложной «объективности». «Кстати, русским изданием, широко вошедшим в исследовательскую практику в нашей стране, довольно активно пользуются за рубежом», — бахвалится Трубачёв результатом уже своей работы. Читай: не будь его, Трубачёва, Фасмер не приобрёл бы такой популярности. Троянский конь антирусской лжи, которую сам Трубачёв называет «насущным хлебом нашей науки» (там же, сс.565-567).

Каков хлеб, такова и наука. Рассказывая о работе своего института над «Этимологическим языком славянских языков», Трубачёв пишет «о чувстве неизменной признательности, которое испытывают к Фасмеру и его словарю практически на каждом шагу своей работы составители» (Трубачёв, 1986, c.568). К сожалению, ЭССЯ – словарь действительно «профасмеровский» и почти настолько же никудышний. Не приходится жалеть, что том на букву V до сих пор не вышел и мне почти не пришлось обращаться к работе Трубачёва и его коллег по Институту русского языка в составлении данного тома моего словаря.

Фасмер не понимает значений. Например, вожжа – верёвка, пристёгиваемая к удилам для управления лошадью, запряжённой в повозку; всегда парная, поэтому слово обычно употребляется во множественном числе вожжи. Семантически нельзя смешивать с «узда» — ремень для управления верховой лошадью, который всегда один, поэтому слово «узда», наоборот, никогда не употребляется во мн. числе. Именно это (попутал два понятия) сделал Фасмер и дал неверную этимологию слова вожжа, исходя из значения узда (см. вожжа).

При этимологии слова ватрушка Фасмер предлагает сравнить его с «русск.-цслав. обаштритися «воспалиться (о нарывах)», обашитрение». «Поэтому нельзя не считаться, — пишет он, — с возможностью, что ватру́шка относится сюда же». Версия об этимологической связи ватрушки и нарыва слишком экзотична и, я бы сказал, глумлива, хотя это редчайший случай, когда Фасмер позволил слову быть исконно-русским. Может быть, потому и позволил, чтобы поглумиться над «русскими свиньями», пожирающими нарывы. Созвучие ватрушка и «обаштритися» — ложное, для немецкого уха. Любой природный носитель русского языка, даже неграмотный, догадается, что древнерусское «обаштритися» о воспалении, — это форма современного глагола «обостриться», не имеющая никакого отношения к ватрушке; «обашитрение нарыва» – это «обострение нарыва». Подобные казусы для Фасмера, который в русском языке был «профанум вульгус», характерны. Я бы сравнил ситуацию с тем, как человек, поверхностно знакомый с английским языком, составил бы этимологический словарь английского языка, объединяя в одно генетическое гнездо похожие английские слова, например, working и walking, звучащие почти одинаково, но почти антиномичные (процесс работы и прогулка; буквально «работание» и «гуляние»), и, безусловно, разные по корням. Интересно, как отнеслись бы английские лингвисты к такому иностранному знатоку их родного языка? Стали бы воспринимать всерьёз? Называть такой словарь «насущным хлебом» английского языкознания? «Ватрушка относится сюда же»! К «обашитрению» нарыва! Мне стыдно за Трубачёва и всех русских лингвистов, до сих пор признающих Фасмера классиком их науки, ибо каков классик, такова и наука. Одного данного примера достаточно, чтобы высмеять его, как проходимца, к тому же невежественного. Это не редкий пример: значительная часть его т.н. «словаря» – это материал для авторов «Камеди клаб» и «Уральских пельменей», а не для учёных (см. ватрух, ватрушка).

Описывая слово вдова Фасмер, совершенно непонятно зачем (ни семантически, ни грамматически), привёл в качестве аналога греческое «нифеос» – «холостой, неженатый». Нельзя считаться специалистом в русском языке, если смешиваешь понятия вдовый и «холостой» только потому, что и тот и другой не имеют жён. Если это может служить оправданием, то Фасмер не первый и не последний, до него были немецкие младограмматики, а после него Трубачёв, который не перестаёт удивлять своим безграничным доверием к творчеству немецких фальшмахеров. Ключом к пониманию слова вдова, вдовый может быть слово вдо́вень, которое считается этимологической загадкой. Относительно него Фасмер пишет «неясно», хотя совершенно ясно, что это наречие имеет куда большее отношение к вдовый, чем греческое «нифеос» «холостой». С вдова, вдовый лингвисты во главе с Фасмером решительно разобрались с помощью иноязычных аналогий, а вдо́вень – «неясное» для них слово. Уже эта нестыковка внушает сомнения в общепринятой этимологии, потому что для природного носителя русского языка вдова, вдовый, вдо́вень – суффиксальные формы одного корня. Если лингвисты не сумели их объединить в своих интерпретациях – это не проблема русского языка, это проблема лингвистов, которые могут ошибаться, в отличие от народа – творца языка. Наречие вдо́вень означает «совсем, вовсе, вдокон, дотла, вконец, до конца; например, «вдовень разорился» (Даль, 1880,I,175). Даль предложил этимологию наречия вдовень: от глагола «доводить». Вдова – это вдовень (вконец, вдокон) обезмуженная женщина. Именно поэтому вдова – это только та, у которой муж умер, а не разведённая или брошенная (и не «холостая»), ибо в таком случае нет ситуации, выражаемой наречием вдо́вень (см. вдова).

Он не «чувствует» корней. Например, о слове возместить пишет: «связано с ме́сто». Верную этимологию дал Даль, который внёс слово в куст возмездие, возместка. У него не было сомнений, что месть происходит от мзда (мзда>мста>месть). Прилагательные возмездный, возместный; существительные возмездник, возместник. Согласно Далю, это всё синонимы. (Даль, 1880,I,232). Кто более компетентен в понимании корней русских слов, вопросов нет: Даль велик, Фасмер – ниже плинтуса.

У него во́рот и воро́та происходят из разных корней. Здесь такая же ситуация, как со словами бечева «крученая верёвка» и бичева «крученая верёвка», которые немецкие фальшмахеры тоже растащили по разным основам и за ними последовали русские лингвисты, как слепые котята, не задумавшись: надо ли доверять составителям русских словарей, не знающим русский язык? (См. бечева, бичева, ворот, ворота). Название лесного голубя ветютень, он же вятютень, — «тёмное слово», а вятютень, он же ветютень – от вякать: вульгарная этимология по пустому созвучию слов, хотя семантически нелепо: голуби не вякают (см. вятютень). Фасмер сочинил две разные этимологии одному слову вязига в двух фонациях (см. вязига, визига). Польское «заврох» «метель, вихрь» у него одного корня с русским ворох. На самом деле «заврох»=«заваруха», а ворох совершенно другого корня (см. ворох). Это тупое, маргинальное сближение по внешнему созвучию.

Для Фасмера «неочевидна связь» глаголов варзгать «марать» и варазгать «марать». (Фасмер, 1986,I,275). Для любого исконного носителя языка связь очевидна. Даже если он знает только глагол варзгать, всё рано о мазне скажете «наварáзгано», а не «наварзгано». Это даже не родственные слова, это одно слово. Если Фасмер не чувствует подобных очевидных моментов, зачем взялся за словарь чужого языка? Ответ один: ибо проходимец. Далее возникает вопрос: зачем это фальшмахеру? Затем, что он разбил куст варзать, верзить, варазгать, варзгать, варза, верзила, верзула, верзея и т.д., растащил явно родственные русские слова по разным корням и часть слов подвесил к иноязычным крюкам, часть отнёс к «неясным». Например, верзила. Семантическая связь с немецким «длинная верёвка», проведённая Фасмером, — свидетельство плохого знания русского языка. Знал, что верзила большой, но не понимал мускулинного смысла слова в силу отсутствия чувства русского языка, как родного; поэтому для Фасмера что тощий, длинный «фитиль», как в России называют человека, похожего на верёвку, что могучий верзила, идущий напролом, – это один и тот же персонаж и отсюда, от неверной семантики, неверная этимология (см. верзила).

Не смог Фасмер объяснить происхождение названия плетёной ловушки для рыбы верша с конусом в основе. Вершить по-русски значит «сводить на конус». Именно этот глагол употребляют мастера плетения из лозы, бересты, мастерицы вязания. Обучая, они говорят: «начинай вершить». Именно так, а не «зауживать», «уменьшать», «сводить на конус» и т.д. Это рабочий термин народных техник плетения и вязания: вершить. Так же вершат стога, сводя на конус. Отсюда – верша. Это очень «по-русски» и, наверняка, идёт с древности. Этимологам, не являющимся природными носителями языка, этого не понять. Такое узнаёшь, когда тебя учат вершить стог или когда слышишь, как мать учит сестру вязать носок: «а от этой петли начинай вершить». Не сумел Фасмер объяснить происхождение слова вигняк «поросль»: не смог «опознать» в этом слове производное от глагола «выгнать»: *выгняк>вигняк. Он не знал привычных для носителей языка образных оборотов, в частности, такую возможность применения глагола. В России среди крестьян и огородников в сезон можно услышать не раз: «выгнались лопухи», «выгнались сорняки», «морковка выгналась такая, что не проредишь», «выгнать перо» (о луке), «выгонка рассады» и т.д. Для русских никакой неясности в слове вигняк нет.

О слове водружать Фасмер пишет: «Производное от *drǫgъ «жердь», русск. друк, дрюк, дрючёк, ст.-слав. дрѫгъ, подрѫжити «воткнуть, водрузить». Словен. drȏg, болг. дръг, сербохорв. друг, чеш. drouh, польск. drąg «шест, жердь». Во-первых, «воткнуть» и водрузить – понятия разные, немец Фасмер не видит семантическую пропасть. Можно воткнуть рассаду в почву, но нельзя её водрузить. Можно воткнуть иглу в ягодицу, но нельзя её туда водрузить. Можно водрузить корону на царя, но нельзя её в него воткнуть. Брачные венцы даже не надеваются на головы и всё-таки водружаются. Крест водружают, но нельзя сказать «втыкают», даже если буквально именно это и делают, хотя водружать крест можно по-разному, например, сложить из камней (при чём здесь «втыкать»? Русские воины водрузили знамя над рейхстагом, но ни в коем случае не «воткнули», даже если физически его именно воткнули в гнездо. Во-вторых, Фасмер попутал основы старославянского «подряжити» и древнерусского водружати. Старославянский глагол не имеет отношения к высокому лексикону и вообще он «не о том», он – аналог русского «подряжать», от «ряд». Это лишнее доказательство того, что Фасмер не знал языка, словарь которого составил. Для немецкого уха слова «подряжити» и водружати звучат похоже – и этого оказалось достаточно, чтобы свести в один генетический куст. В Древней Руси «другом» называли палицу — любимое оружие русских богатырей («махнул направо – улица, махнул налево – переулочек»). Фасмер почему-то «опустил» значение «палица», использовал «жердь». У каждого народа были любимые виды холодного оружия. На Востоке — сабля и кинжал, в средневековой Европе — меч. Мечам давали имена, наделяли сверхъестественными способностями, одушевляли, называли «другом» и «братом». У славян сакрализованным оружием была палица, булава. У всех народов были традиции символизации побед. Символизация была связана с образом оружия. Олег прибил свой щит к вратам Царьграда, потому что не захватил город. Это не был символ победы, это был символ мира, устроившего обе стороны. Щит на воротах означал, что русская дружина не будет брать город, войне конец. Символом победы стало бы водружение русской булавы («друга») на трон императора. Водрузить – не значит «воткнуть». Фасмер своей, казалось бы, «незначительной» правкой толкового значения исказил его до неузнаваемости. Водружать и втыкать – не синонимы, это совершенно разные глаголы как по происхождению, так и по семантике. В древности главным (возможно, единственным, судя по корню) был психологический смысл «внушать, поселять в ком что, укрепляя» (Даль). Значение водружать «вставлять стойком» появилось позже, когда начали символизировать победу знамёнами. Лингвисты двигались от вторичного, производного значения и поэтому неправы не в частности, а во всём, начиная с методологии. Таковы этимологии Фасмера: на первый взгляд придраться не к чему, а по сути изолгано всё. Абсолютно антинаучно, антиметодологично, не соответствует первоисточникам, исконным толковым значениям, историческим и лингвистическим реалиям. Уникальный русский глагол водружать – это языковое эхо воинской славы и побед древнерусских дружин. Гумбольдт был прав в своём отношении к языку как законсервированной «энергии» народа. Немецкие лингвисты всегда помнят об этом, когда речь идёт об их языке. Кстати, глагол водружать в других славянских языках отсутствует. В этом можно ничего не видеть, а можно видеть подтверждение исторического факта: Русь была и остаётся единственной славянской великой державой. (см. водружать).

С периферией у Фасмера ещё хуже. Морфолог он ещё тот: путался позорней второгодника в пятом классе. Строения русских слов он не понимал, что является одним из главных источников его ошибок в этимологии, даже не связанных с намеренными подтасовками. Например, глагол внять у него состоит «из *vъn- и jęti». Относительно предлога вн-, у фальшмахера есть отдельная статья: «Вн — старый вариант предлога в (въ); ср. внима́ть (вън-имати), внуши́ть (от у́хо), в него́ (наряду с его́), в нем и т.д.». Предлога и приставки вън— со значением въ— не было в древнерусском и нет в русском. После падения редуцированных вън— превратился в вон-/вне-. Отсюда внешний, — падежная форма вон, вне. «Вънъ=вонъ», — сообщает Срезневский (I,391). Точно также работало слово вънъ в старославянском: как современное вон («вон отсюда», «наружу»). (СCЯ в 4тт., I,308,309). «Предлог вън— со значением въ», — мёртворождённый морфологический бастард. Примеры Фасмера некорректны. Например, в сочетаниях «в него» и «в нём» фонемы н- не оторваны от предлога в-, а добавлены к местоимениям для консонантной опоры. Это легко проверяется другими сочетаниями: «к нему», «от него», «за него» и т.д. Ни один лингвист не скажет, что фонемы н— были здесь оторваны от к, от, за и будто существуют предлоги «кн», «отн», «зан». Почему в случае с сочетанием «в него» допускается такой произвол? Потому что это позволило Фасмеру объяснить происхождение нескольких кустов русских слов, начинающихся на вн-. Например, куст внять, куст внимать, куст внутри/внутрь, куст внушить/внушать и т.д. Все эти этимологии подложны (см. внимать, внять, внутри, внушить). Анализ этих этимологий подводит к выводу: фальшивый предлог вън— понадобился, чтобы вывести на родство с иноязычными словами с предлогами an-, en-.

Фасмер пишет: «воз-, вз-, взо-, — приставка» (I,333). Великий знаток и изобретатель русского языка: приставки взо— в русском языке нет, не было в древнерусском. Это приставка вз— с соединительной гласной —о— в словах типа «взойти» (древнерусское «взъити»).

Он отделяет прилагательное проворный от корня вор, не понимая, что про— приставка (см. вор).

Пример профанации, связанной с суффиксом: Фасмер считает, что русское слово ватага «заимствовано из др.-чув. *våtaɣ, *uotaɣ, др.-тюрк. otaɣ «палатка, комната, семья», тур. odak, oda «комната, дом»; ср. калм. otɔg «род, община, отделение». Ср. окончание лачуга, яруга». Фасмер пытается обосновать свою химерическую «чув.-тур.-кал.» версию, используя морфологию, при этом путает окончание и суффикс. Светило нацистской лингвистики предлагает сравнить по окончаниям калмыцкое «отэг», русские ватага, лачу́га, яру́га. Мол, судя по «окончанию» слово ватага происходит от чувашско-турецкого «комната», потому что в калмыцком «отэг» окончание похоже на то, которое в русском ватага. Но —га – это не окончание, это суффикс агравации, усиления, преувеличения смысла, заложенного в корне. К тому же в нём есть эмоциональная составляющая неприятия. Он не привязан к словам, означающим помещения. Например: бродяга, бодяга, кулага (скопидом), кулига (пьяница), варлыга, сутяга, колымага, телега, вьюга, те же лачуга, яруга и т.д. Ватага – это большая шайка или артель, почти толпа, сбившаяся для каких-то временных совместных действий, как правило, не совсем правовых. Это исконное русское слово от корня ват— со смыслом «сбиваться» и суффиксом преувеличения —га. Чувашское, турецкое, калмыцкое слова никакого отношения не имеют (см. ватага).

Ещё пример из области морфологии. О слове вол Фасмер пишет: «укр. вiл, вола́, др.-русск. волъ, ст.-слав. волъ, болг. вол, сербохорв. во̑, род. п. во̀ла, словен. vòl, чеш. vůl, слвц. vôl, польск. wóɫ, в.-луж., н.-луж. woɫ. Старая основа на -u; отсюда ст.-слав., др.-русск. волоуи, прилаг.». Вывод, будто «старая основа на —u» сделан, потому что в чешском «вул», где —у – скорее исключение, чем правило, т.к. в большинстве языков преобладает —о. Далее Фасмер пишет: «Отсюда др.-русск. волоуи, прилагательное». В статье волуй однозначно пишет: «волуи — первонач. прилаг. от основы на -u — волъ». (Кстати, маргинально ошибся по пустому созвучию: название гриба не связано с вол). На самом деле прилагательное было волоуя (воловья), а волоуи (воловьи) – это множественное число (Срезневский, I,296). Прилагательное образовано по общему типу, суффикс –оу (>овь) к корню отношения не имеет. Если верить Фасмеру, то –у в прилагательном волоуя является корневым, свидетельствующим, будто «древняя основа была на —u». Надо отметить, в данном случае Трубачёв противоречит Фасмеру, правда, политесно не называя по имени: праславянская основа volъ». (Трубачёв, 1960,с.44).

Кстати, кастрированный бык вол, если верить этимологам, породил на удивление много русских слов, в том числе высокого строя. Например, слово великий. Преображенский приводит версии иностранных лингвистов, ни одной из которых не верит и правильно делает: они скорее иллюстрируют тупик этимологии, чем решают проблему. Миклошич возвёл к литовскому vale «сила, воля». Сольмсен выводил из греческого «фалес» в значении «кучами, достаточно». Мейе – из вол. У Фасмера только аналогии, своего мнения о происхождении нет (и что слово делает в его «этимологическом словаре»?). Черных добавляет ещё и мнение Френкеля, который связывал с литовским valas «волос лошадиного хвоста» (!). Это всё примеры «работы» иностранцев, не знающих русский язык и этимологизирующих по пустому созвучию согласно простому алгоритму: нахожу в каком-либо языке похожее слово и вывожу из него русское, ибо русские тупые и сами ни одного слова не придумали. Семантику всегда можно подвести через ряд «переходных». Великий, велии похоже на древнегреческое «фалес»? Похоже, и куча – это много. Другой думает: литовское valas «волос лошадиного хвоста» похоже? Русские выдернули из хвоста литовской лошади, потому что она большая. Мейе сжалился над русскими идиотами, соизволил позволить считать слово великий исконным: от вол «кастрированный бык». Кстати сказать, вол Мейе произвёл от великий «чередованием» (Фасмер, статья вол). Очень просто: это одно понятие, только гласные «перечередуются». Порочный круг, но такова наука этимология, порочный круг ей нипочём, как и множество других логических ошибок. Шанский в статье вол это повторил (а за ним, естественно, Крылов): вол и великий, а также вельможа – это, мол, «основа та же с перегласовкой». Так и написал: чёрным по белому. И семантику обосновал: вол – он «большого размера». В статье великий Шанский эту чушь написать почему-то стушевался. Видимо, здесь чувство меры подсказало, что как-то нелепо: Великий князь суть вол. Читатели не поймут, не воспримут такую аналогию. Юмореска Райкина, а не наука: там пишем, тут на ум пошло. Печально всё это и от истины невероятно далеко: у слова великий иное происхождение, сакральное (см. вол, великий).

Фасмер допускает также ошибки, характерные для человека, не понимающего законы трансформации русских слов и при этом впадает в противоречия. Например, пишет, что слово важный «из немецкого Wage «весы». Сомнения в данной этимологии возникают при сопоставлении родственных глаголов уважать/поважать/повадить. Уважать и поважать почти синонимы с ироническим оттенком во втором случае. Корень, несомненно, общий. Поважать — это итератив от повадить. Повадить — префиксальное образование от вадить; вадить от древнерусского глагола вадити индоевропейской природы, родственного санскритскому vádati «говорит, возвещает, выдаёт». Об этом пишет сам Фасмер в статье вадить, не замечая противоречия двух собственных статей: как важный может быть от немецкого Wage «весы», если поважать от повадить, повадить от вадить, а вадить это глагол индоевропейской древности в русском языке, родственный санскритскому «вадати»? Понятие важный происходит не от немецкого Wage, а от праславянского, индоевропейского «тот, кто говорит, возвещает». Отсюда также – важдь, — тот, кто вадит; славянское имя Вадим; глагол водить и от него вождь. От глагола водить — прилагательное вожатый: чередование —д/ж— точно такое же, как в образовании вадить>важный. Всё это — исконные слова, никакого отношения к немецкому Wage не имеющие. (См. вождь, водить, вада, Вадим).

С непониманием строения русских слов связано массовое явление разбивания кустов.

Разбивание кустов: незнание морфологии или фальсификации?

Один из излюбленных приёмов Фасмера: разбивать кусты, чтобы хотя бы часть слов вывести из иноязычных созвучий, а остальные, которые к иностранным крючкам не подвешиваются, объявить «неясными», потому что истинных корней они лишены после выкорчёвывания и растаскивания куста. Например, не сумев обосновать заимствованный характер корня кус— (ввиду огромного количества исконнородственных аналогов в индоевропейских языках), разбил куст, базирующийся на этом корне. Получилось, что кус – не заимствованное в русском, исконное (исконнородственное в индоевропейской семье), а вкус – якобы заимствованное из якобы германских. Почему? Приставка, может быть, германская? Но в германских языках подобных вариантов нет. Кусать – исконное, а кусить – заимствованное. Далее следует отрыв производных корня –кус-. О глаголе кушать Фасмер пишет: «Следует отвергнуть предположение об исконнославянском происхождении». Удивительно, почему лингвисты-носители русского языка до сих пор не замечали всех фальшмахерских подтасовок, связанных с произвольным разбиванием корней? Весь куст исконный, праславянский (см. вкус).

Другой пример: вал «насыпь» и вал «волна». По Фасмеру это слова, имеющие разное происхождение. Вал-насыпь, якобы, заимствовано из ново-верхненемецкого Wall «вал». Вал в значении «волна» Фасмер сопоставляет с другими индоевропейскими словами, но этимологию не даёт. Надо ли говорить, что данная «разбитная» версия стала основной. При этом ни один немецкий автор и ни один их последователь в России не привёл германских источников, где слово Wall встречается раньше, чем в древнерусских вал, где это слово с 11в. уже даже не в двух, а в четырёх значениях: 1) земляная насыпь (в ПВЛ); 2) волна; 3) валеный «тёсаный» (видимо, в виде цилиндра, судя по прилагательному вальчеватый округлый) камень; 4) валка в смысле война (=совр. «свалка»). (Срезневский, I,225,226). Такое разветвление значений говорит о том, что слово валъ на Руси звучало задолго до первых фиксаций. Древнерусское слово валъ «насыпь», записанное уже в 11в., не может быть заимствовано из ново-верхненемецкого Wall, т.к. этот язык оформился только в 17в. Всё ровно наоборот: немецкое Wall «вал, насыпь, стена» является славянским заимствованием.

Игнорирование древнерусского словаря при этимологии русских слов

В случае со словом вал Фасмер выявил свой основной рабочий метод: не обратившись к древнерусскому словарю, нашёл аналогию в немецком и подвесил к ней русское слово. При этимологии русских слов первой книгой, к которой обязан обратиться лингвист, должен быть словарь древнерусского языка. Возникает впечатление, что немецкие «учёные» вообще не имеют понятия о таком способе доказательств, как ссылки на первоисточники. В связи с почти полным отсутствием рукописей на древнегерманских языках, сравнимых по древности с древнерусскими, фальшмахеры всячески избегают перевода этимологий на настоящие научные рельсы, с верификацией по источникам. Мной написаны уже полтысячи страниц с разбором их этимологий. Сотни статей рассмотрел и только один раз встретил ссылку на якобы «древний германский источник»: в статьях о слове броня. Немцы (Брюкнер, Фасмер и др.) пишут: славяне заимствовали это слово у германцев, потому что ещё Карл Великий запрещал вывоз лат. Конкретной ссылки на соответствующий указ не дают, но лучше б вообще не подставлялись, не упоминали Шарлеманя. Самое гнусное заключается в том, что ни один русский лингвист не потрудился проверить немецкую этимологию русского слова, все тупо её повторили. Ваш покорный слуга был первым, кто потрудился разыскать 2 указа Карла о латах, на которые с таким апломбом ссылались немецкие лингвисты. Они на латыни, никаким «германским языком» и не пахнут. И ещё вопрос: был ли Карл немцем? Вообще-то французы считают его своим. От безысходности и наглости фальшмахеры приплетают, что попало. Им слепо верят, потому что люди представить себе не могут, что профессора и академики, представители высокой западной науки, могут заниматься такими подлыми делами, а они занимаются без совести и стыда (см. броня).

Верную этимологию слова воробей дал ещё Срезневский и тот факт, что её «не заметили» говорит о печальном факте: лингвисты не интересуются древнерусским языком при этимологии русских слов, часто даже в древнерусский словарь Срезневского не удосуживаются заглянуть. Иначе чем объяснить факт, что его версию не приводят даже в порядке обсуждения? Древнерусское «верба=върба, вербь=върбь, вервь=вьрвь; воробей от веребий (6454 г); вербие — ветви (Срезневский, I,243,460). Древнейшее в мире письменное упоминание этого слова – древнерусское веребий (10в.) тоже «не заметили»; Фасмер неправильно пишет: «древнерусское воробии» без ссылки, «от фонаря». Не было такой формы в древнерусском языке, было веребии. В итоге он вообще не смог предложить свою версию происхождения слова, а другие дали неверные. На самом деле воробей – это веребий: птица, которая в славянских землях сидит на ветках чаще других (см. воробей).

Ещё вопиющий пример этимологии без обращения к древнерусскому словарю, сопровождаемой ложью и подтасовками. «Варга́н — «примитивный муз. инструмент», др.-русск. оръганъ, укр. вiрга́ни мн. (из *ворганъ), польск. organy, чеш. varhany «орган». Заимств. через польск. из лат. organum (возм., через баварское ǫrgana)», – пишет Фасмер. Если труд научен, то гипотеза заимствования должна быть обоснована ссылками на первоисточники. Фасмер маргинально пишет о заимствовании «из польского, в котором, возможно, из баварского, а там из латинского». Никто не доказал, что в баварском слово раньше, чем в польском; что в польском раньше, чем в древнерусском. Нигде не встречается придуманный Фасмером с целью подгонки под польскую, баварскую, латинскую формы *ворганъ. В древнерусском это слово в формах варганъ, арганъ, органъ, ерганъ с древнейших времён, с самых первых рукописей, с 11в. (Срезневский, II,704,705). Уверенно утверждаю: на баварском и польском более древних свидетельств не существует, потому что вообще нет таких понятий, как «древнебаварская» и «древнепольская» письменность. У русских с поляками одна письменность: древнерусская, ибо поляки – это «польские русские». Варган — исконное слово, у которого в русском языке есть надёжный корень варга – «рот, уста, зев, пасть» (Даль, 1880,I,167). Варган – инструмент, зажимаемый во рту. Баварское и польское слова означают совершенно другое: огромный инструмент, монтируемый в церквах, а не «примитивный муз. инструмент», вставляемый в рот. Они заимствованные и поздние, как церковный орган. Фасмер попутал всё, что можно было попутать, причём, не наивно, а злонамеренно и наукообразно. Наивный языковед не смог бы такого наворотить. (См. варган).

При установлении первичной семантики русского слова верста немецкие лингвисты проигнорировали древние русские значения этого слова, ухватили литовское, которое ни разу не проявилось в славянских языках. Отсюда неверная в корне этимология в словаре Фасмера и у всех без исключения лингвистов (см. верста).

Брандт придумал, будто русское слово веер заимствовано от отдалённо похожего немецкого Fächer, которое немцы самостоятельно образовали от немецкого fachen «дуть». Им заимствование не понадобилось, своим умом обошлись. И тут же присоединился сводный немецко-славянский хор лингвистов во главе с Фасмером, состоящий из прохвостов и холопов: «иначе и быть не могло»! Русские, конечно, были неспособны самостоятельно придумать веер от веять или веить, потому что они – не немцы и уже поэтому дураки. Черных доказал, что этого заимствования не могло быть хронологически. Грамматически это тоже маловероятно, т.к. при заимствованиях почти никогда не происходит озвончение, наоборот, часто происходит оглушение звонких фонем в связи с неуверенной артикуляцией чужих слов. Невероятно ещё и потому, что между «фёхер» и веер должны были быть какие-то переходные формы, а их нет. Каким образом «фёхер» преобразовалось в веер, должны же быть какие-то лингвистические обоснования подобного перехода? Никто не утруждается обоснованиями. В таком случае, в чём специфика профессионального подхода? Эти ничем не обоснованные маргинальные фантазии и есть профессиональный подход? Русское слово – в который раз — объявляется заимствованным только на том основании, что в немецком есть отдалённо похожее слово, а древнерусские источники никого не интересуют. Этимология слова веер объясняется методом «все это знают», потому что «хайле лайкли». Российская Википедия однозначно информирует: «веер от нем. Fächer». Она же сообщает, что «веера были завезены в Европу в начале XVII века сначала иезуитами, а затем и торговцами, которые селились на побережье Китая». (https://ru.wikipedia.org/wiki/Веер; обращение 17.01.2020).

Разберёмся в истории с географией. Веер – это китайское изобретение. Русско-китайские торговые связи начались в нач. 17в. через Кяхту, когда даже англичане ещё не могли попасть в Китай и пытались сделать это через Россию, которая их туда не пускала, соблюдая эксклюзивный договор с Китаем. Эта отдельная драматическая история подкупов русских воевод и купцов, попыток высадиться в устье Оби, чтобы попасть в Китай. Морским путём европейцы попасть в Китай не могли, т.к. все порты были закрыты для иностранцев. Они проникали мимо портов, где хитростью, где силой, пытались закрепиться на побережье на разных неудобьях, островах, пользуясь временной слабостью Китая во времена дворцовых смут. Однако, как только власть укреплялась, «длинноносых варваров» изгоняли, причём, при активной помощи народа, который не видел интереса в контактах с голландцами, португальцами, англичанами, потому что тем нечего было предложить. Торговля была прерывистой, слабой. Постоянную крупномасштабную морскую торговлю с Китаем европейцы в 17 – 18вв. наладить не смогли. Первые межгосударственные торговые договора цинские власти подписали с Россией, супротив собственной политики изоляции, но иначе не могли, т.к. договора только фиксировали сложившуюся ситуацию. Дело в том, что в России было то, за чем китайцы сами лезли с напором, который правительство не могло сдержать: пушнина. Примерно так же сейчас лезут за лесом: невозможно сдержать напор. Интерес был обоюдный: русские охотники зарились на фарфор, шёлк, чай, который в России попробовали в 1609г. и пристрастились. Во 2-й половине 17в. русско-китайская торговля приобрела уже огромные масштабы. В 1613г. царским указом была утверждена Ирбитская ярмарка, ориентированная на Среднюю Азию и Китай. Это тоже была фиксация, т.к. торговля в этом месте шла уже давно. Мне пришлось 2 года жить в Ирбите, знаю историю этой ярмарки, ностальгическими воспоминаниями о которой живёт весь город. Караваны ходили в сотни купцов до Кяхты и Нерчинска, где шёл приграничный товарообмен. В 1689г. был подписан Нерчинский договор, в котором России предоставлялось исключительное право торговли с Китаем. Эта монополия длилась полтора века. Торговля с Китаем приносила купцам до 500% прибыли. В 1775г. почти 40% таможенных доходов империи дала одна Кяхта. Реальный доход государства был намного больше, т.к. торговать с Китаем разрешалось только купцам 1-й гильдии, которые ежегодно вносили крупные фиксированные суммы в казну. С Западной Европой в это время у Китая вообще не было легальной торговли, только контрабанда. Вот почему англичане прилагали титанические усилия, чтобы попасть в Китай именно через Россию под видом русских купцов. Можно представить, как поднялась бы РФ, если б сейчас имела монополию торговли с Китаем. А ведь современный Китай в системе мировой экономики – это пол-Китая 17 – 18вв.; тогдашний Китай производил больше, чем весь остальной мир вместе взятый. При этом на китайские изделия в мире была высокая мода, как в современном мире на европейские бренды. Буквально на всё китайское: павильоны, ширмы, фонари, игрушки (знаменитые «китайские болванчики»), халаты, вышитые журавлями покрывала, одеяла, ленты, ткани, посуду и т.д. и т.п. В каждом приличном доме должны были быть китайские ширмы и фарфор, в каждом богатом – китайский павильон в саду, каждый аристократ и купец должны был иметь китайские халаты. Особым спросом пользовались веера, ставшие знаковым элементом европейской светской жизни. В 17 – 18вв. большинство китайских товаров попадали в Европу через Россию. Западная Европа как торговый партнёр китайцев не интересовала. В Китае было всё, кроме пушнины. Европейская еда, одежда, искусство китайцев не интересовали. Первый европейский товар в больших объёмах, который Англия уже в 19в. навязала Китаю силой, — это опиум, и тот был индийский. Интересно, что ситуация повторяется в 21в. У России есть товары, интересные Китаю, нефть, газ, лес, а Запад ничего предложить не может, чтобы Китай закупал охотно в больших количествах. Теперь уже США навязывают свои товары Китаю силой. Это европейская историческая традиция: проповедовать свободу, при этом навязываться силой и повсюду лгать. С этимологией слова веер европейцы, конечно, налгали. Это слово исконное, придуманное русскими на базе глагола веять по образцу давно известного ещё с древнерусских времён слова «аер» «свежий воздух». Отечественные лингвисты упустили это распространённое в России слово при попытках этимологии слова веер, потому что больше внимания уделяют изучению текстов немецких фальшмахеров, чем русских первоисточников. Это ранее заимствование из Византии известно по многим памятникам, включая Лаврентьевскую и Ипатьевскую летописи, религиозные тексты. (Срезневский, I,7,8). Оно было обиходным среди русских людей Средневековья в значении «чистый воздух», часто встречалось в ежедневном религиозном чтении. «Кыяне от радости мыятся яко аера достигше», — пишет летописец под 1199г. (Срезневский, I,8; «киевляне от радости смеются, будто свежего воздуха глотнули»). Это слово ходило в быту вплоть до кон. 19в.. Даль зафиксировал его, как живое: «Аеръ – воздух тёплый, веянный, чистый, свежий, здоровый» (Даль, 1880,I,6). Оно было на слуху в 20в., откуда множество технических терминов со словом «аэр»: «аэронавт», «аэрофлот», «аэродинамика», «аэроплан», «аэродром» и т.д. В основе повсюду не английское «эйр», тем более не немецкое «люфт», а русское «аер» греческого происхождения. Веер является сложением вея «лёгкий ветер» (Срезневский, I,503) и аер. Слово вея бытовало вплоть до 19в. наряду с ветер. Второе название веера было веяло (Даль, 1880,I,346). Здесь «фёхером» даже не пахнет. Второе название веяло говорит о том, что слово рождалось на русской почве. Первые варианты слитного произношения могли звучать как *веаер, отсюда – голландское «вааер», — слегка переозвученное голландцами на свой манер русское слово (голландский твёрже русского и богат сдвоенными –аа-). Восприняли, когда покупали подлинные китайские веера у русских купцов в 17 – 18вв. В Европе тогда тоже уже делали веера в Италии и во Франции, но это были подделки, стилизации, подобные современным китайским подделкам европейских брендов. Оригинальные китайские веера продавали купцам из Западной Европы русские купцы. Т.о. вопреки Черныху, слово веер в русском исконное, в голландском заимствованное. Немецкое «фёхер», скорее всего, переозвученное с оглушением и добавлением характерного для немецкого языка велярного h, русское веер. Такое заимствование легко доказуемо даже фонологически, а обратное: фёхер>веер, — трудно, если не невозможно.

Развивая этимологические фантазии о слове век, начало которым положил Фасмер, Семёнов пишет в ломовом стиле, в отличие от умных коллег, маскирующих незнание многословием: «Первоисточником является индоевропейское слово со значением «быть сильным» или же, как считают некоторые исследователи, латинское vincere, глагол со значением «побеждать». Если на семантику наплевать, то хотя бы формально-грамматические правила филологи соблюдать обязаны. Каким образом из латинского «винцэрэ» получилось русское век? Как изначальная лексема меняла формы и смыслы? Где переходные формы, ибо не может быть, что вчера было латинское vincere, а сегодня русское век, когда всего одна общая буква, а значения разные совершенно. Цыганенко в качестве родственного веку слова приводит «викторина» (!). Вся эта этимология не только не убеждает, но вызывает удивление, близкое к оторопи: как можно было, зная в другом языке, в данном случае в латинском, слово с одной общей буквой и совершенно другим значением, подвесить к нему русское слово век? Немецкому фальшмахеру я не удивляюсь, он редко где не налгал и не напутал, но русские лингвисты?!… У меня нет слов. Разумеется, у слова век другое происхождение, это исконное слово, чему есть множество подтверждений в древнерусском словаре (см. век).

О слове выжлец, имеющем надёжную этимологию на русской почве, Фасмер пишет: «заимств. из нем. *Wîsel «(собака) поводырь», ср.-в.-н. wîsel «пчелиная матка», д.-в.-н. wîso «предводитель». При этом дважды соврал: в немецком нет слова Wîsel «собака-поводырь», в русском выжлец не «охотничья собака», а «самец гончей или легавой», кобеля борзой выжлецом не называют. Правильное толковое значение является определяющим для этимологии (см. выжлец).

В большинстве случаев привязки Фасмером русских слов к иноязычным маргинальны, т.к. необоснованны. Однако, когда у него есть возможность, он даёт ссылку: всё-таки «человек науки», знает, что этимологии нуждаются в аргументации и что отсутствия ссылок на первоисточники делает их недостоверными. И вот он пишет о слове ванда (ловушка для рыбы, верша): «Из ново-верхненемецкого Want, голл., ср.-нж.-н., флам. want «сеть для ловли сельди, трески, пикши». Засвидетельствовано в ново-верхненемецком, начиная с Коменского (1644г.)». Ссылка маргинальна: нет имени, названия, страницы. Подобные пустые ссылки, как бы походя, даются в целях наукообразной фальсификации: мол, «все это знают». В русском языке ванда намного раньше, т.к. производное слово вандыш «вяленая рыба» засвидетельствовано более чем на сто лет раньше, чем «вант» в ново-верхненемецком: в 1551г. (Срезневский, I,226). В Таможенной грамоте, где перечисляются товары, с которых взимались пошлины, что говорит о древности этого слова: прежде, чем попасть в таможенный перечень в качестве названия массовидного товара, оно должно было использоваться в быту. Фасмер обязан был знать данную информацию, но почему-то не привёл, при этом дал некорректную ссылку на некоего «Коменского» (Ян Амос? или другой?), которую невозможно проверить; и мы после подобных примеров должны верить в честность его многочисленных заблуждений? Другое название ванды – верша. Верша на древне-верхненемецком языке, ставшем основой ново-верхненемецкого, а потом и современного немецкого языка, называлась russa. (Срезневский, I,467). Это языковое свидетельство того, что верша, ванда и сам способ ловли – славянское изобретение. Хронологические сопоставления, а также фонология говорят о том, что германское want является заимствованием от славянского ванда с обычным в подобных случаях смягчением. (См. ванда, вентерь, верша).

Как правило, немецкие лингвисты, выводя русское слово, имеющее древнерусский исток, от «германских», не приводят в подтверждение ссылок на древнегерманские тексты. Отчего это: от отсутствия или от презрения, мол, «русские свиньи» и такие квазинаучные помои схавают (и хавают наши дипломированные лингвисты!). Велено считать, что Навального отравили, а доказывать никто не собирается. Это отношение не сейчас появилось, оно проявляется издревле во всём, в том числе в научных контактах. Историки как-то сопротивлялись, например, Тарле, Рыбаков, а лингвистов безнадёжно нагнули. Но ведь утверждения без ссылок – это не наука, это маргинальное, лживое словоблудие. Причина одна: германских нарративов, сравнимых по древности с ранними древнерусскими, почти нет.

Порой Фасмер идёт на прямые подтасовки мнений коллег. Преображенский, обычно слепо повторяющий немецкие этимологии, написал о слове вика: «заимствовано из герм.» со ссылкой на Клюге, но в конце добавил: «впрочем, может быть и слав. ви-ка исконноиндоевропейское». Фасмер пишет однозначно: «Заимств. через польск. wyka из древневерхненемецкого wiccha…; см. Преображенский». О том, что Преображенский предполагал исконность, Фасмер не пишет. Он почему-то считает вику «диалектным тульским» словом (может быть, туляк попался среди военнопленных, у которых Фасмер со своими эсэсовскими помощниками выпытывал слова в концлагере?). На самом деле, слово общерусское и даже более широко распространённое. «Диалектное тульское и др., по-украински ви́ка», — пишет Фасмер. И здесь наврал: по-украински выка, а не вика, именно такую форму даёт Преображенский, на которого ссылается Фасмер. В цитированиях «классик» неряшлив, как маргинал. Между тем именно форма выка является ключом к верной этимологии исконного русского слова (см. вика, выка).

Статья Фасмера о слове варяг начинается со слов, заранее задающих иностранный вектор этимологии: «Так называли на Руси выходцев из Скандинавии». Далее он пишет: «др.-русск. варягъ (с IX в.)… Ср.-греч. βάραγγος, ср.-лат. varangus «телохранитель, воин из наемной стражи визант. императоров», араб. varank (X-XI вв.)…Заимств. из др.-сканд. *váringr, væringr…». Эта версия является господствующей, потому что все альтернативы были основаны на жалких попытках опровержения по узко-филологическим мотивам: на возможности преобразования взятого на веру т.н. «др.-сканд. *váringr, væringr» в русское варяг. Зачем взяли на веру эту реконструкцию? Тот, кто оправдывается, заранее обречён на поражение, поэтому даже попытка Черныха от 1958г. не имела успеха и он не включил слово варяг в свой этимологический словарь: не доверял версии Фасмера, но ничего не смог противопоставить.

Варяг – исторический термин, поэтому этимология должна опираться на первоисточники. Родина слова там, где оно появилось впервые, всё прочее – подтасовки. Подтасовка Фасмера начинается с «др.-сканд.» языка, которого не было. Учёный должен быть точен. В нашем случае встаёт вопрос: а было ли вообще «др.-сканд. *váringr, væringr», потому что у Фасмера стоит значок реконструкции *, что означает: в текстах нет. Реально известны греко-византийское, средневековое латинское, арабское, русское слова. Самым древним, как пишет сам Фасмер, является русское с 9в. Далее – византийское и арабское (с 10-11вв.). Самыми древними письменными языками Скандинавии являются древнеисландский и древнешведский. Когда слово есть в скандинавских нарративах, Фасмер не пишет неопределённое «др.-сканд», он даёт указание на конкретный язык, хотя это всегда такие ссылки, которые невозможно проверить. Однако, по крайней мере, правдоподобно, потому что указывается бывший язык, а не какой-то небывший вообще. При этом меряться годами древнегерманские и древнерусские нарративы не могут: наши всегда древнее. Когда Фасмер ссылается на «древнеисландский» и «древнешведский» может сложиться впечатление, будто это в самом деле очень древние языки. В действительности эти языки отстают по письменности (на латинице) от древнерусского примерно на 2-3 века. Первые памятники 13в. очень малословны, развитая письменность – это 14-15вв. Древнерусский язык к этому времени уже воплотился в тысячах разножанровых текстов, из которых до нас дошли полторы тысячи, и уже начал переходить в русский. Вывод: либо никакого «др.-сканд. *váringr, væringr» вообще не существовало, либо этот словесный бастард младше русского слова примерно на полтысячелетия.

И эту версию с рвением переписывают лингвисты и историки-норманисты, считая себя рафинированными учёными! При этом ни в одном их «труде» ни разу не удалось встретить конкретную ссылку на скандинавский источник: «наука», рафинированная от истины. Переписывают вторичные тексты европейских фальшмахеров, но ведь европейских, — и на это основании считают себя «научной элитой».

Основоположником норманизма является Шлёцер. Миллер, который, кстати, пригласил его в Россию, возразил Шлёцеру: русский летописец не говорит, будто варяг Рюрик был скандинав, а в Скандинавии о нём вообще нет никаких упоминаний. «Но был ли тогда у шведов и датчан хотя один писатель из 9 или 10 столетий?», — парировал Шлёцер, «опровергая» не аргументом, а вопросом (Шлёцер, Нестор. Прибавление, с.37). Выстрел в свою ногу, а не аргумент: нет упоминаний, потому что в Скандинавии вообще не было письменности! И это, мол, доказывает, что слово скандинавское!

Фасмер лжёт с самого начала, с толкового значения: «Так называли на Руси выходцев из Скандинавии». Никогда. Ни в одном древнерусском тексте не проводится параллель варяг=выходец из Скандинавии. Выражение «путь из Варягъ в Греки» означало «путь из Варяжского моря в Греческую империю», а не из Швеции или Норвегии или Дании. Русские называли выходцев из Скандинавии «урмане» (норвежцы), «свеи», «даны». Более того: скандинавов не называли так и в Европе, потому что они сами себя так не называли. Названия были разные. Себя скандинавские разбойники называли «викинги», «урманы», «свеи», «даны»; в Европе их чаще всего называли «норманны». Самоназвания варяги (или фасмеровского *váringr, væringr ) у скандинавов не было.

Версия, будто варяг — слово скандинавское исходит из фальсификации Шлёцера, который объявил варягов Рюрика с братьями (бесспорно русских) шведами. Доказательство при этом было одно: русские не могли самостоятельно создать государство в 9в. без помощи шведов. При том, что в самой Швеции государство появилось только в кон. 15в.! До этого с 13в. была окраина Дании, а до того просто дикая страна без единого центра. Великое Древнерусское государство к 13в. уже пережило расцвет и распалось на княжества. «Теперь пусть сравняют беспристрастно русское богатство с бедностью всей остальной верхненемецкой истории, Несторову древность с молодостью скандинавов…», — пишет Шлёцер, в очередной раз противореча себе, не могу на него надивиться (Шлёцер. Нестор. Разд.II,п.13). Объяснить такую непоследовательность германского националиста (а Шлёцер им был, судя по его пристрастной журналистике в Германии) можно только одним: одновременно Шлёцеру хотелось подчеркнуть значимость его «открытия» (русских летописей) в Европе. (Критика норманизма подробней: Тен, 2013, сс.300-303, https://viktorten.ru/problema-prizvaniya-polemika-s-normanistami/).

Отрицать, что среди варягов бывали в том числе «свеи» нельзя и незачем, потому что варяг – это не этнический, а социальный термин как и «викинг». Случалось, что свеи вступали в дружины варягов на Руси, которые были аналогичны дружинам викингов в Скандинавии. Викинг – слово германское, от корня «вик-» — свобода. Варяг – слово русское от корня вар-. Человека, склонного к конфликтам, к быстрому разрешению всех противоречий силой, который вначале бьёт, потом думает, повсюду во все времена на разных языках называют «горячий» и «кипяток». От этих метафор произошло огромное гнездо, связанное с переносным значением, которое в современном русском выражается слэнговым «кипиш», тоже происходящим от образа кипящей воды. Произошли также кусты в разных индоевропейских языках, вышедшие из корня war – война, борьба, свара. В древнерусском кроме глагола варити появилась форма варяти, откуда варяга – «ретивый, человек, провор» (Даль, 1880,I,168). Именно таких стали брать в «братки» пассионарные создатели молодёжных банд в период разложения первобытнообщинного строя; эти пассионарные мерзавцы и их банды стали основой создания первых государств. Согласно закону «оборачиваемости в противоположность» порождаются смыслы негативные, — вор, варяг-разбойник. Возможны географические различия: в каких-то частях Древней Руси, где жизнь была более мирной, возобладали позитивные коннотации. В других, где приходили одни варяги и грабили под предлогом «охраны», а потом приходили другие и тоже грабили под тем же предлогом, — негативные. Позитивные смыслы скорее исключение, чем правило, они возникли во внутренних областях, где меньше сталкивались с варягами, куда княжеская власть добралась уже в виде устоявшейся государственной. Т.о. варяг – исконное слово от корня вар-. В Византии заимствованное, потому что варяги из Руси нанимались к кесарям на службу. Из греко-византийского — арабское со смягчением варанк. На базе византийского варанг Фасмер слепил фальшивку «др.-сканд. *váringr, væringr» и воздвиг на ней этимологию, которая недостоверна также семантически. Смысл «союзники, члены корпорации» не включён в круг значений древнерусского и русского слова варяг. Варяг мог быть как членом банды, так и одиночкой. Ядерный смысл «кипишливый» мужчина, асоциальный тип, не придерживающийся норм, стремящийся брать «всё и сразу» силой. У Фасмера семантическое извращение «по-немецки», как со словом бурлак. См. варяг, бурлак.

Если русское слово никак на иноязычный крюк не «вешалось», сопротивлялось, у фальшмахера наступал ступор. Например, глагол висеть. Фасмер привёл аналогии в славянских (укр. висíти, др.-русск., ст.-слав. висѣти, болг. ви́ся, сербохорв. ви̏сjети, словен. viséti, чеш. viseti, польск. wisieć), а об этимологии написал: «Ступень чередования в вес, ве́сить. Не имеет надежных соответствий». Читай: не имеет надёжных соответствий в неславянских языках (в славянских имеет) и, — ступор у фальшмахера. Отработанная методика: найти в каком-нибудь неславянском языке созвучие и подвесить к нему русское слово, – не сработала. А в древностях русского языка нацистский прохвост искать не намерен, древнерусские первоисточники, дающие чёткие указания на исконное происхождение куста весить/висеть, его не интересуют (см. весить, висеть, вешать). Выясняя происхождение германских слов, немецкие лингвисты ведут себя иначе: вначале внутренние источники, потом внешние аналогии; в их «словарях» почти нет заимствованных слов, разве что немного из латыни.

Ошибки в методологии

Компетентный специалист, знающий что такое синхрония и диахрония, не станет сравнивать современные слова с древними, но это не Фасмер. Давая этимологию слова воплотить, Фасмер, не обращаясь к древнерусскому словарю, сравнивает современную русскую форму со старославянской (т.е. староболгарской) и пишет: «ввиду наличия во (вместо в-) свидетельствует о заимствовании…». Ни о чём это не свидетельствует, кроме искони. В древнерусском языке было именно въ: въплътитися, въплъшание, въплъщение (Срезневский, I,396). Полногласная во- появилась после падения редуцированных, как, кстати, и в старославянском, где тоже не было во, было въ, в том числе в той самой Супрасльской рукописи, на которую ссылается Фасмер (ССЯ в 4тт.,I,314). В древнерусских и старославянских нарративах слово встречается одновременно, с 11в. Никаких оснований говорить о заимствовании нет, это исконнородственные слова (см. воплотить).

Другая типичная методологическая ошибка Фасмера тоже вызвала много ошибок в этимологии. Речь идёт о «перескоке»: прямом связывании производных слов с индоевропейскими корнями. Например, о слове вереница Фасмер пишет: «Родственно лит. vérti, veriù «нанизывать, вдевать нитку», лтш. vẽrt «нанизывать», греч. ἀείρω «связываю», алб. vjer «вешаю», др.-англ. worn «множество», ирл. foirenn «отряд», лит. vorà «вереница», др.-инд. vr̥ndám «толпа, стадо». Возникает вопрос: зачем здесь всё это вообще, — «стадо» и прочее, собранное по внешним созвучиям? Вереница – это женский род слова верень. Верень от вере́я «верёвка». Производное слово четвёртого порядка достаточно возвести к непосредственному предшественнику. К индоевропейским истокам надо возводить первичную лексему. Вот вереница слов, в конце которой появилось слово вереница: вервь>вере́я>верень>вереница. Это развитие в рамках русского языка без заимствований и влияний, поэтому иноязычные аналогии последнего слова в плане этимологии ни к чему. Праславянские, индоевропейские корни надо выявлять только относительно первого слова. Попытки прямого связывания производных слов вереница, вере́я, верея́, верига с индоевропейскими корнями привели к тому, что эти слова оказались разнесены по разным основам и при этом оторваны от материнской лексемы вервь. (См. вереница, вервь, верея, верига). Такая же ошибка допущена со словами во́лна, во́лоть, волокита и т.д.

Например, во́лоть – «нить, волос, верхняя часть снопа» (Преображенский); «волокно, прядка, колосовище» (Даль). Фасмер отнёс к «Wald «лес». Более близкие решения немецкому фальшмахеру в голову не приходят, потому что они – на базе русского языка. Во́лоть — собирательное существительное от волосяной, такое же, как ломоть от ломаный. Исконное слово из куста волос. Это производное третьего порядка, которое нельзя прямо ассоциировать с индоевропейскими базами. В статье волос Фасмер не пишет, что это производное от немецкого Wald «лес». В статье волоть, воспользовавшись тем, что есть —т, благодаря которой возникает созвучизм «вальд» — «волоть», не упустил возможности солгать по-геббельсовски. Кстати, к вопросу о знании морфологии: —т в данном случае не корневое, а суффиксальное и уже поэтому не может быть притянуто к немецкому Wald, потому что межъязыковые сравнения делаются по корням, а не по флексиям, которые в каждом языке специфичны.

Фасмер (за ним Шанский, Цыганенко) «этимологизируют» слово воскресенье в значении «день недели», которое настолько изолировано в русском языке, что его нет даже в украинском и белорусском, не было в старославянском, нет в болгарском. При этом пишут «заимствовано из старославянского» (т.е. староболгарского), как будто можно заимствовать то, чего нет и никогда не было в том месте, откуда, якобы, взято. Объяснение может быть только одно: под видом слова воскресенье «день недели» на самом деле этимологизируют Воскресение «оживление мёртвого». Настолько наивны, что не видят разницу? Не имеют понятия о логике настолько, что не способны расставить слова по полочкам в своих мозгах? Последнее этимологи демонстрируют часто. Воскресенье — это чисто русское, у него очень «русский» морфогенез. Первая форма была въскресны (мн.ч.). Это типичное русское образование, когда единичное событие обозначается множественным числом (ср. «смотрины», «похороны»). Это слово уже в Остромировом (11в.): «на зауотрьнии в въскресьнахъ» (Срезневский, I,407). Кстати, Воскресение – тоже исконное, а не заимствованное из староболгарского (см. воскресать, Воскресение, воскресенье).

Т.н. «профессиональные» лингвисты постоянно гнобят «народных» за примитивизм подхода по созвучиям, но сами работают преимущественно по той же схеме. Большинство этимологий даны по пустым созвучиям, являясь примитивными эхолалиями. Пустой эхолалией является сближение русского вёдро и немецкого Wetter (см. вёдро), ворвань и «нарвал» (см. ворвань), верблюд и готского «ульбандус» (см. верблюд), врать и врач и т.д. «Пусть не обижаются те доктора медицины, которым случайно попадётся в руки эта моя книга, но ведь «врач» — это «тот кто врёт», так же как «рвач» — «тот, кто рвёт», — глумится Успенский, излагая дурацкую этимологию Фасмера. Сам он «тот, кто врёт». С целью подгонки под дурацкую этимологию исказили значение глагола врать: он уже не лгать, а «говорить» (Шанский). У слова врач другой, достойный исток (см. врач).

Этимология имён собственных

«…Лучшие этимологии Фасмера вообще посвящены главным образом именам собственным», — пишет Трубачёв (1986, с.569). Не соглашусь: почти все этимологии имён собственных на букву В у Фасмера лживы с чётко прослеживаемой тенденцией третирования славянских и кельтских имён. Он вообще делал отбор именных форм с целью извратить истину. В словаре Фасмера очень мало топонимов, он тысячи не включил, в том числе сотни названий русских городов, рек, озёр и т.д. А вот название столицы Австрии в русский словарь включил. Зачем? Дело в том, что он включил в словарь все топонимы, связанные с венетами с одной целью: опровергнуть эту связь. Название столицы Австрии Фасмер объясняет просто: «из франц. Vienne или ит. Vienna; иную форму продолжает польск. Wiedeń, чеш. Vídeň». Забавная отписка, особенно относительно «иной формы». Где лингвистическое научное объяснение, откуда и почему в одних языках корневая –n-, в других –d- в названии одного города? Здесь и «зарыта собака», которую Фасмер отрывать не хочет, ибо это означает признание первенства славян в Подунавье. Вена – это сокращение от латинского названия Виндобона, от винды, т.е. венеты. Кстати, находится этот город в стране которая по-чешски называется «Ракоуско», в которой есть также город Грац, бывший славянский Градец. Виндобона — название латинское, образованное от славянского этнонима. Во французском и итальянском это уже изменённые по третьему кругу топонимы. В польском и чешском названии Виден при сокращении сохранилась корневая –д- от Виндобона, в романских языках –н. Возникает вопрос: Фасмер не знал исходного названия Виндобона, или солгал намеренно? Уверен, что солгал, и вот почему. Ещё в 19в. название Виндобона употреблялось официально. Например, сравнительный славяно-греко-латинский словарь австрийца Миклошича был издан в 1865г. в г.Windobonae. Ещё в 19в. ситуация была, как в случае с «Санкт-Петербург» и «Петербург»: полная официальная и сокращённая формы. У Фасмера словарь Миклошича был, судя по многочисленным ссылкам. Он в его списке литературы есть с выходными данными.

Включил также название маленького городка в Прибалтике Венден (кстати, уже в его времена Цесис, т.е. Венден это даже неактуальное название), чтобы написать: «С венедами (нов.-в.-н. Wenden «венды» — название славянского племени) не имеет ничего общего». Мол, от финского Vento. А там откуда? Что значит? Этого Фасмер не объясняет. Очевидно, что местные переозвучили со свойственным им смягчением название Венден в Венто, как переделали Дерпт в Тарту, а название русского города Кесь, который был до немецкого Вендена, в Цесис. Однако Фасмер, вопреки законам фонетической деривации и вопреки бывшей до него традиции, согласно которой название города Венден – это немецкое название венетов «венден», гнёт свою линию, тем самым «доказывая», будто никаких следов венетов на карте Европы нет. Данные этимологии – прямые доказательства патологической лживости немецкого фальшмахера, который знал, что лжёт и знал, зачем лжёт. Он не может допустить славянскую топонимику, потому что она указывает, насколько широко были распространены в Европе славяне. С той же целью отрицания венетской топонимики Фасмер включил в словарь несуществующее название маленького городка Виндава, современный Вентспилс в Латвии. Разумеется, искажена у Фасмера этимология слова вандал, тоже связанная с вендами/венетами. (См. венеты, Вена, Венден, Виндава, вандал).

Кстати, до сих пор не утихает спор о славянстве венетов. Этимология топонимов говорит о том, что это не просто славяне, это русские. Современное Цесис – это переозвученное латышами название русского города Кесь: смягчили и добавили своё окончание. Вопрос: почему, придя сюда, немецкие рыцари назвали город Венден? Ответ очевиден: венеты и русские являлись одним народом. Забегая вперёд, скажу: при этимологии слов на букву Г, я обнаружил ещё одно языковое свидетельство. В средние века русские называли плоскодонные корабли габа́ра. Венецианский дож Дандоло (тот самый, благодаря интригам которого крестоносцы разгромили Константинополь, после чего город стал лёгкой добычей турок, писал о судах, «кои венеты гомбарии называют» («quos Veneti gombarias nominant»). (Срезневский, I,1356). Либо венецианцы в 12-13вв. называли себя венетами, помня свои славянские корни, либо, если уже ментально отдалились, венеты у них славяне, т.к. это текст о славянах.

Невозможно отрицать, что название Венеция происходит от венеты, — и Фасмер не включает это название в свой словарь! При том, что включает давно забытое венедици, — древнерусское название венецианцев, которое, разумеется, не связывает с венет.

«Венетская» тема настолько задевала Фасмера, что даже в статье вятичи он выдаёт совершенно не связанное с этим названием, выходящее за рамки статьи замечание: «Ничего общего с антами и венедами не имеет область лангобардов Antaib». Поелику Фасмер приплёл, я вынужден пояснить: разумеется, имеет. Если б Фасмер в своём страхе перед славянской топонимикой написал, мол, Антильские острова никак с антами не связаны, я бы не спорил. А вот Антаиб находится в области первоначального расселения славян. До пришлых лангобардов в тех местах жили славяне; рядом Грац – бывший Градец, и Венеция поблизости, поэтому не удивительно, что и «Антаиб» от «ант» здесь же. Эти «оговорки по Фрейду» говорят о том, что немецкие лингвисты, историки прекрасно знают: венеты – это славяне, которые в древности были хозяевами Европы, а германцы – пришлые в ней. Они это знают и знают, что лгут и пытаются заметать хвостами, где только могут, в том числе в замечаниях «как бы походя».

«Принимая во внимание шв. Ålhava в грам. XVI в. и фин. Olhavanjoki, Миккола производит это название из фин. Olhava», — пишет Фасмер о гидрониме Волхов. С его руки название реки, из бассейна которой «есть пошла Русская земля», всюду подаётся как финское или шведское заимствование, потому что так сказал Фасмер, с которым спорить нельзя, страшно: коллеги в «маргиналы» запишут, хотя до него в России были и другие версии. На самом деле, маргинально то, что написал Фасмер, потому что бездоказательно, по первоисточникам не выверено, версия по пустому внешнему созвучию. Тенденциозный подход, согласно примитивному принципу: есть похожее слово в каком-то другом языке, значит, русские заимствовали оттуда. Разумеется, это чушь, название исконное. Финский лингвист Миккола, а вслед за ним Фасмер ссылаются на шведский источник 16в. Его Фасмер «принимает во внимание». Гораздо более древние упоминания русских источников он по внимание не принимает. Например: «Въ лѢто 6684 Иде Вълхово опять на възводье по 5 днии» (Новгородская I летопись, л.40об., с.35). В Ипатьевской летописи ещё раньше, под 1113г. «Находять дети наши глазкы стекляныи малыи и великы, а другыя подле Волховъ берут еже выполаскываеть вода» (Срезневский, I,518). В древнерусских источниках название раньше на 5 веков, именно в той форме, в которой бытует и сейчас. Финны косноязычно переняли Волхов как «Ольхава», шведы от них – «Алхава», что типично для подобных заимствований. По Микколе и Фасмеру выходит, что русские говорили и писали «Волхов», потом забыли на 5 веков, потом узнали шведское «Алхава», переделали его в Волхов. Это при том, что традиция называния реки Волхов не прерывалась ни на год. Для каких идиотов сочиняются подобные «лучшие этимологии»? Для таких, как досточтимый академик Трубачёв, надо полагать. (см. Волхов).

Включил Фасмер название маленькой речки, притока Сожа. Благодаря этому теперь все знают, что белорусское Полесье – это исконная германская земля: «Вехра (Вихра) — правый приток Сожа. Родственно д.-в.-н. Wisura, Wisuraha «Везер». Древние германцы назвали речку Везер, а русские переиначили в Вехра. На самом деле Вихрá (а не Вéхра) называется так, потому что она очень извилистая, «вихреватая»: течёт среди торфяников, может менять русло. «Незаметный» штрих: ударение Фасмер не указал, хотя всюду его ставит. Может быть, случайное упущение, а может быть оттого, что Вéзер>Вéхра созвучно, а вот Вéзер>Вихрá, — ну, никак. Видимо, Трубачёву недосуг было обращать внимание на подобные провокационные «мелочи» с высоты его «академического» величия. Кстати, Сож по Фасмеру – это либо германский, либо финский топоним. И это выдумка. На старых картах река называется Сожж или Сожь. В основе гидронима — собирательное существительное «сожж», «сожь»: главной формой экономики славян было подсечно-огневое земледелие. Конкуренция этих двух форм как раз указывает на источник топонима: «со-жж-ечь», «со-жи-гать». Кстати, Везер, — это гидроним, который при желании можно представить как славянизм, каковыми являются большинство гидронимов и топонимов т.н. «исторической Германии», которая на самом деле таковой не является, это исконные земли кельтов и славян.

Почти все древние топонимы Русской равнины имеют у Фасмера германские, финские, иногда балтские корни. Это известный «патриот» Трубачёв называет «лучшей частью» словаря Фасмера. Патриот-то он патриот, но чей?

Вот пример «лучшей» этимологии имени Владимир. «Первая часть связана с цслав. владь «власть» (Mиклошич), тогда как вторая часть родственна гот. -mērs «великий», древне-верхненемецкому mâri «знаменитый», — пишет Фасмер, цитируя Бругмана. Русские лингвисты покорно повторили. Если я скажу, что вторая часть происходит от «мерс» (сокращенное название марки автомобиля), это будет не менее научно, чем «по Бругману-Фасмеру». Готский язык к 10в., когда первый мальчик в мире был назван Володимиром, уже был мёртвым. С чего бы это князь-воин Святослав, известный как самый ярый патриот среди всех древнерусских князей, давая имя сыну, стал бы использовать какое-то готское слово, которого – голову даю на отсечение – он не знал? Он был воин, а не книжник, но даже если бы провёл всю жизнь в библиотеках, а не в походах: готского слова mers «великий» в рукописях, которые он мог бы читать, нет ни в какой форме, ни в готской, ни в адаптивной. Ни один лингвист, будь он русский или немец, не сможет доказать, что оно было на слуху у русских людей хоть в какие времена. Но пишут. Профессиональные языковеды, знающие, что учёный отличается от уличного маргинала тем, что он всё доказывает с опорой на первоисточники. Здесь примешивается субъективный момент, ибо это нареченное имя. Для доказательства своей версии Бругман и Фасмер, иже с ними, должны убедить нас в том, что Cвятослав знал готское слово mers. Бругман и Фасмер умерли, не к сожалению, пусть их эпигоны потрудятся: расскажут нам, какие мёртвые языки изучил их коллега, филолог Святослав, на какой кафедре, и почему всем сыновьям дал имена русские, а одному – готское, которого, кстати, у готов не было (см. Владимир).

Владисла́в — «католическое имя собственное, заимств. из польск. Wɫadysɫaw, которое в свою очередь произошло из чеш. Vladislav», — пишет Макс Фасмер. С этимологией не спорю, имя в России появилось поздно, после претендента на Московский трон Владислава Вазы и было непопулярно, в активный именослов вошло только при Советской власти. Смущает одно: с какой стати Владислав – «имя католическое»? Может быть, Фасмеру известно то, чего мы не знаем? Например, устойчивая традиция наречения римских пап Владиславами? Маргинально смешивая холодное с жидким, Фасмер сам вычёркивает себя из числа учёных, ибо это антинаучно. Владислав — славянское имя точно так же, как Максимилиан – это имя не католическое, а латинское. Подобными мелочами Фасмер выдаёт себя, как животный ненавистник славян, ярый носитель немецко-нацистской идеологии, у которого коготь не поворачивается нацарапать «славянское имя собственное»: у «славянских свиней» ничего собственного быть не может. Эту галиматью «патриот наоборот» Трубачёв называет «лучшей частью словаря Фасмера».

До прихода в Европу разнобродных германских племён из Азии (см. Тен,2020,сс.36-57), хозяевами Европы были праславяне (славяно-балты) и кельты, родственные настолько, что имеют общую генетику по мужским гаплогруппам. Задачей пангерманских программ было доказательство автохтонности германцев в Европе, в связи с чем они дополнялись систематическим третированием не только славян, но и кельтов: была задача дискриминировать автохтонные европейские этносы. Фасмер эту программу осуществляет неуклонно. Например, вот как он интерпретирует кельтский этноним валах и название исторической области на юго-востоке Европы: «Вала́х — 1. «мерин», 2. «румын, житель Валахии». 1-е заимств. из ново-верхненемецкого Wallach «мерин, кладеный жеребец»… 2-е — из нов.-в.-н. Walach(e) из того же источника. Географическое название Вала́хия — позднее преобразование нем. Walachei».

Фасмер производит этноним и топоним из значения «мерин, кастрированный конь» ново-верхненемецкого языка 17-18вв., тогда как этноним влахи, волохи бытовал уже в Византии и в Древней Руси. Европейские народы назывались русскими по-разному. «Ромеями» назывались греки-византийцы, а не романские народы. Романцев-католиков (итальянцев, французов, испанцев и др.) называли общим словом «латины», православных (предков румын и молдаван), – влахи, волохи, валахи. Данное название происходит от кельтского этнонима вельки/вельши/вольки/валаты и не имеет отношения к значению «мерин». Оно родственно русскому велии, т.е. великий, либо *волький, т.е. вольный, возможна контаминация. Перед нами очередной пример «притягивания» к немецкому источнику по вульгарному созвучию, нередкий у Фасмера. Русское бытовое валах «кастрированный баран» происходит от глагола валять. Это случайное совпадение с кельтским этнонимом валах. Название романо-кельтского народа не происходит от «ново-верхненемецкого Wallach» «кастрированный конь». Название Вала́хия не является «поздним преобразованием немецкого «Валахай». Княжество Валахия известно с 14в., когда немецкого языка ещё не существовало и никто даже не предполагал, что он когда-нибудь появится, благодаря Лютеру.

Кстати, этимология русского бытового валах, валух – пример подтасовки. Фасмер пишет о русском бытовом слове: «вала́х — «мерин» заимств. из ново-верхненемецкого Wallach «мерин, кладеный жеребец», восходящего в свою очередь к русск. воло́х». Значения «мерин, кладеный жеребец» в русском бытовом слове валах нет, Фасмер соврамши, чтобы легче было обосновать немецкое заимствование. Русское бытовое валух, валах – это кладеный баран. Происхождение этого слова у Фасмера выглядит сложно: вначале немцы заимствовали это слово у русских, потом русские обратно заимствовали у немцев, т.е. современное русское слово – это таки немецкое: не мытьём, так катаньем, но подвёл под заимствование. Доказательств этому не существует, одни опровержения. Даль правильно производит русское бытовое валух, валах от глагола валять. (Даль, 1880,I,163). В русском есть глагол валять в значении «кастрировать», в немецком нет подобного глагола. Если бы в немецком был свой исконный корень для слова Wallach, Фасмеру не пришлось бы выдумывать такие перетурбации с заимствованиями «туды-сюды». Пришлось, ибо никак Фасмер не может допустить исконное происхождение русского слова при том, что в немецком есть похожее. Однако, не могло быть, чтобы русские использовали слово валах, валух в значении «кастрированный баран», потом забыли; немцы подняли это слово уже в значении «кастрированный жеребец», потом передали его русским, которые вновь стали использовать его в значении «баран». Найдутся ли бараны, который поверят в эти многоэтажные выдумки Фасмера? Нашлись, и много, большое стадо в лице отечественных лингвистов, начиная с академика Трубачёва. На самом деле немцы заимствовали это слово у русских и никаких обратных заимствований не было. См. Валахия, валух, влах, волох.

Отбор лексики

Трубачёв хвалит Фасмера за «умение отобрать лексику» (Трубачёв, 1986,с.570). Черных, напротив, пишет: «неясно, какими принципами руководствовался автор, включая в словарь одни слова и исключая другие». Нет многих употребимых слов, но при этом включены «лишние, неупотребительные и, пожалуй, никогда не употреблявшиеся» (Черных, I,11). Кто прав? В словарь на букву В Фасмер включил вакуфа, вантрос, ватерпруф, верандукса, вилайдать, винцерада, ворменский, вотты, вынтреп, вычекурдывать, вянейдукса и т.д. и т.п. Десятки слов, из которых иные настолько редкие, что их нет ни в одном толковом словаре русского языка. Надо ли говорить, что эта мусорная лексика пополняет общее количество заимствований в русском языке и, видимо, с этой целью и подобрана. Например, у Фасмера есть «русское» слово «врыхтих», образованное от немецкого richtig. Даже у Даля этого слова нет. У Фасмера есть слова, которые я искал повсюду, расспрашивал знакомых, людей начитанных и сведущих, писателей, знатоков русского языка: слышали ли, встречали ли? Никто не читал, не слышал «врыхтих» или, например, «бейзехалеймус». Возникла мысль: а не подшутили ли над нацистским «языковедом» некоторые русские лагерники, среди которых были люди образованные и с достоинством? Придумывали слова и выдавали «классику» на лингводопросах. Когда людей рассматривают как подопытных животных, возникает естественное противление. Жители Самоа, например, подшутили над этнологом Маргарет Мид, пристававшей с расспросами про их половые отношения: наговорили того, чего не было, а обманутая первобытными людьми глупая американка написала, ибо не могла допустить, что подопытный материал может обладать юмором. Для того, чтобы «этимологизировать» слово вальяжный, Фасмер придумал слово *вальяга, которого в русских толковых словарях, включая Даля, нет. Попутно переврал мнение Преображенского. Кстати, даже это не помогло: не смог «этимологизировать» (см. вальяжный).

При этом Фасмер не включил вещать, хотя слово было чрезвычайно частотным в старину и остаётся таковым в сложениях: телевещание, радиовещание, вещание на языках и т.д. Нет слова вена «сосуд тела» и не случайно: у этого латинского слова корень, родственный древнерусским словам венец, венок, вено и т.д., — огромный куст в славянских языках, доказывающий их древность, как минимум, сравнимую с латынью. Нет слова вереск в значении «растение». Вместо русского названия растения вереск Фасмер почему-то даёт в качестве словарной украинскую и белорусскую форму верес. Не исключено, что пытаемый «классиком» с его эсесовскими подручными заключённый в концлагере был из тех краёв. Иначе не знаю, чем объяснить столь странный выбор (см. вереск). Нет слова вешать, хотя оно, безусловно, заслуживает статьи, учитывая и «весовое» значение и как способ казни, и то, что слово это имеет собственную историю (см. вешать). Нет существительного внимание, звучавшего чаще многих других слов в годы войны, когда Фасмер трудился на словарём, а также глагола внимать (см. внимание, внимать). Нет глагола влиять. С ним вообще забавная история. Шанский пишет: «Исконное. Обратное образование от влияние «воздействие» (см.)». Смотрим: «Влия́ние (воздействие). Семантическая калька конца XVIII в. франц. influence < лат. influentia». Вот-те на: в чём исконность? Удивительно, но этот глагол, один из наиболее востребованных с древности по сей день в других этимологических словарях отсутствует! Понимаю, почему слова нет в отечественных словарях: потому что нет у Фасмера, а без немецких указивок наши «специалисты», столь агрессивные в отстаивании своего «профессионального» права заниматься историей русского языка, недееспособны. Кстати, Шанский тоже отписался «по Фасмеру»: это Фасмер выдал о слове влияние, будто оно — «калька». Шанский только добавил, что влиять – «обратное образование от влияние». На самом деле, не было никакой «обратки», всё шло по общей логике словообразования. Глагол влеяти, влияти – с 11в. в древнерусских нарративах. Основное значение было «вливать», но наряду с этим бытовало переносное антропологическое значение: «вливаху лжицею» («Житие Бориса и Глеба»), «и будеши акы чистыи съсудъ зблюдая вливаемая въ нь благая» (Кирилл Туровский). (Срезневский, I,385). Т.о. уже к 11в. осуществился метафорический перенос: вливание=влияние, воздействие. Существительное влияние впервые зафиксировано в «Житии Феодосия Печерского» (11-12вв.), а не в 18в. Интересно, наши «профессионалы» начнут когда-нибудь интересоваться первоисточниками по истории родного языка, или так и будут повторять фальшмахерские бредни и учёные степени получать? Вопрос: почему столь массовидного глагола нет в словаре Фасмера? Ответ: включение этого древнего слова потребовало бы подтянуть к нему огромный куст исконных русских слов. Опустив его, Фасмер на голубом глазу пишет: «Влияние — Калька…нем. Einfluss…франц. influence». В 11в., когда на Руси уже давно ходило это слово, немецкого и французского языков не существовало. В разных частях Франции говорили на разных языках. К югу от Луары говорили на языках иберийской группы: овернском, гасконском, аранском, лимузанском, лангедокском, провансальском и т.д. Эти языки, родственные каталанскому и языку басков, имеют кавказские корни. На северо-западе говорили по-бретонски (кельтский язык). В Париже говорили на дикой смеси вульгарной латыни, разных галльских языков, которых тоже было много, и франкского; эта смесь стала основой старофранцузского. Севернее бытовали германские языки, особенно фламандский. Простолюдины из разных графств и герцогств при встречах не понимали друг друга. Образованцы общались посредством вульгарной латыни. В Германии говорили на 13 разных языках, языком межнационального общения был «славянский», похожий на древнерусский, а среди образованцев – вульгарная латынь.

Нет у Фасмера глагола вялить, весьма востребованного.

Нет водка «хмельной напиток», упомянул одним словом в статье вода, хотя у водки особая этимологическая «судьба». Шанский, например, отнёс возникновение понятия к «польск. wódka — свободной кальки лат. аqua vita». Шанский склонен к трактовкам в духе полонизмов (см. напр. галушка). Опираясь на таких этимологов, как Шанский, Польша подала в суд, требуя права закрепить за собой монополию на товарный знак «водка», лишив СССР права использовать это слово как товарный знак. (Те ещё «братья»: получали из СССР почти даром нефть, газ и подали в суд, желая отсудить право на водку. Когда поляки обвиняют Россию в диктатуре в рамках соцсистемы, стоит только представить себе, что было бы, если б в наши дни Польша подала в суд на США, своего современного «старшего брата»: тогда поляки узнали бы, наконец, что такое диктатура «старшего брата»). Суд Польша проиграла, была закреплена монополия СССР на бренд и на термин. (К сожалению, не российская, благодаря существовавшей форме государственности, чем пользуются все бывшие республики, выпускающие водки). В.В. Похлёбкин доказал, что слово водка и перегон хлебной браги, – изобретение русское, примерно кон. 14в.. Уже в 1430г. в Чудовом монастыре Кремля монах Исидор описал рецепт русской водки. В Польшу рецепт и название попали спустя примерно 2 века. Это не просто русский, это кремлёвский бренд, поэтому должно быть стыдно этимологу Крылову, повторяющему в наши дни: «Значение «водка» как крепкий алкогольный напиток возникло у этого слова под влиянием польского wodka, кальки от латинского aqua vitae». После 1982г. это уже не вопрос филологии, это антирусская провокация против интересов РФ. Только по одному этому основанию словарь Крылова должен быть запрещён, т.к в нём содержатся антигосударственные сведения, относительно которых есть решение суда. Разумеется, водка не от «аква вита», но и не от вода. Как ни странно, эта «напрашивающаяся» версия на самом деле ложная. Не зря в народном сознании вода и водка – понятия антиномичные («Какая это водка? Это вода!»). (См. водка).

Нет у Фасмера слова вопрос. Одно из самых употребимых слов русского языка отсутствует и в других этимологических словарях. Вопрос: почему? У Преображенского нет, потому что он делал свой словарь на базе разработок немецких младограмматиков, а они этим словом не занимались. У других нет, потому что его нет у Фасмера: дорожку не подсветил. Такая же ситуация со словом, которое мы слышим с детства до старости: воротник. «Врыхтих» и «бейзехалеймус» есть, а «вопрос» и «воротник» нет (см. вопрос, воротник).

Это Трубачёв называет «умением отобрать лексику»?

О т.н. «индоевропейских корнях»

Т.н. «индоевропейские основы» могут быть реконструированы по-всякому, в зависимости от того, прогерманской, пророманской, проиранской, прославянской ориентации придерживается тот или иной «реконструктор». Монополию на эти «основы» с 19в. держат прогермански настроенные лингвисты, включая англосаксов. Кроме того, сама практика отсылов к этим «основам» вызывает даже не скептическое, а сатирическое отношение. В 1-м томе я описал, как этимологи каждый по-своему возвели почти все слова на Б к «индоевропейской основе *bhe-», которая у них значит всё подряд, в зависимости от актуальной потребности подведения под итог (Тен, 2020,сс.20,21). В словах на букву В мы видим такой же маргинальный подход, имитирующий высокий профессионализм, но на деле самообман.

Напрашивается на сатиру возведение слова великий «к индоевропейской основе *uel в значении «давить, теснить, угнетать, сжимать, сжиматься, запирать», а также «вертеть, закручиваться, крутить» (Черных вслед за Покорны и Френкелем; именно отсюда – от «вертеть» — связь слова великий с хвостом, которым вертит литовская лошадь). У Цыганенко этот же индоевропейский корень означает «хотеть, выбирать, сила» (статья великий). Этимологизируя вал/валить, Черных со ссылкой на Покорны даёт ту же «индоевропейскую основу *uel», но уже в значении «давить, теснить, собирать в кучу, сгрудиться». В статье велеть у него та же основа *uel, но уже со значением «хотеть, желать, выбирать (предпочитать)». Так выбирать или валить в кучу? Или нечто третье согласно капризу этимолога? Преображенский возводит к «индоевропейскому корню *uel «покрывать, или, может быть, дёргать, щипать» слово во́лна «овечья шерсть». Пришлось придумать такие значения, хотя в этом нет необходимости, т.к. слово производно от волна́, которое происходит от идеофона: ошибка «перескока», прямого привязывания производного слова к индоевропейской основе, для чего понадобилось выдумывать несуществующие значения «основы» (см. во́лна). В слове волк основа, якобы, тоже *uel, но уже со значением «рвать» (выдумка Торпа в передаче Преображенского). Если б первобытные индоевропейцы так путались с корневыми смыслами, они не понимали бы друг друга.

Объясняя слово вода, Фасмер уверяет: «Древняя основа на r/n». Между тем, ни в одном языке, кроме германских, нет –r- в слове вода (древне-верхненемецкая waʒʒar, немецкая Wasser, английское water и т.д.). Славянские, кельтские, балтские, греческий, готский, латинский, фригийский, армянский, романские и т.д. — все без –r- в основе. В славянских языках слово на редкость стабильно. Таких слов очень мало: на букву В- вид, вина, вино, вода. Это единообразие само по себе говорит об исконности и индоевропейской древности славянских слов. Т.н. «древние индоевропейские основы», реконструированные немецкими грамматиками-националистами, не заслуживают доверия, ибо «восстановлены» с приоритетом германских корней. На худой конец – обще-кентумных. Принимается во внимание также санскрит, но только когда не противоречит дойчеславию. В данном случае противоречит, и «давай до свидания, санскрит», отдыхай со всей своей древностью, не путайся под ногами у сверхчеловеков белокурых. Славянские основы вообще не ставятся ни во что: это «нахватанные, неорганичные, недревние языки славянских свиней». Между тем, реальная индоевропейская основа была *uda при краткой u-, т.е. звучала как *въда. Такой же была праславянская основа. Вода получилась вследствие падения редуцированных. В древнерусских источниках, начиная с самых первых, слово в двух формах: въда и вода. По диахронии въда первична. Это русское слово – один в один праиндоевропейское въда, звучавшее в неолите (см. вода).

Анализ этимологий подводит к выводу, что те индоевропейские корни, которые реконструировал А.Фик, заслуживают доверия в большинстве. Меня не удивляет, что они в большинстве совпадают с праславянскими и часто с русскими базами. Не случайно Фасмер их никогда не приводит, во всяком случае, мне они ещё ни разу не встретились в его статьях. Корни от немецких лингвистов кон.19 — 20вв. доверия не заслуживают. То же касается корней из «Индогерманского этимологического словаря» 1959г. Ю.Покорны. Причём, не только потому, что этот словарь является, по сути дела, посмертным изданием «Сравнительного словаря индогерманских языков» А.Вальде (1869-1924), который Покорны завершил по смерти учителя. Личность Покорны, австрийского еврея, тоже не располагает верить в его объективность. Он учился в Венском университете до 1913г., а потом до 1920г. работал в нём же. Это было время оголтелой антирусской компании в Австро-Венгрии, когда, в частности, русофильское население Западной Украины было интернировано в концлагеря и уничтожено, а прочих русских начали «украинизировать», в том числе по учебникам во многом новоязного «украинского» языка, разработанным австрийскими лингвистами. В 1920-1935гг. Покорны работал в Берлинском университете, но был уволен по антисемитскому закону, несмотря на католическое вероисповедание и нацизм (как известно, евреи бывают разные). Однако, не слишком пострадал: по увольнении ему выдали аусвайс о благонадёжности от НСДАП и государственную пенсию. Надо отметить, что корни от Покорны Фасмер тоже не использует для этимологии, хотя они прогерманские. Могу только предполагать, почему: из-за оголтелого антисемитизма. О том, что «еврейская тема» его волновала, говорят «оговорки по Фрейду». Например, слово выкрест он толкует как «крещёный еврей». На самом деле, выкрест – это человек, принявший христианство, отказавшись от любой другой веры. С национальной принадлежностью это слово никак не связано (см. выкрест). Словарь «белокурого Макса» да будет основан на корнях от еврея Покорны, будь он хоть трижды коллаборационист! Арийская наука такого не вынесет. Хотя, возможно, в данном случае имел место быть здоровый скепсис: эти корни почти никогда не верны, в чём читатель может убедиться, читая этот словарь. Фасмер был неглуп: понимал, что индоевропейские базы от Фика, подводящие к выводу о большей древности славяно-балтских корней относительно германских, более достоверны и не стал «подставляться» с корнями Покорны. Редко обращался к т.н. «индоевропейским корням» немецких фальшмахеров Шанский. А вот Преображенский и Черных обращались всегда. Первый – к выжимкам фальшмахеров кон.19-нач.20вв., особенно Торпа, второй – к Покорны. Многие его статьи выглядят как заумные профотписки, благодаря обращению к этим «корням»: дал аналогии и притянул «и.-е. корень». Этимологии по сути дела нет, не раскрыта семантика. Данное обстоятельство огорчительно, ибо Пётр Яковлевич Черных – единственный автор этимологического словаря русского языка, который, на мой взгляд, заслуживает уважения: не вторичен, самостоятелен, не прогибается перед Фасмером и академической мафией, рычащей в ответ на любую критику Фасмера, не имея аргументов, кроме «не сметь трогать!». Возможно, частые обращения к Покорны обусловлены именно тем, что Черных составил свой словарь в некоторой степени в пику Фасмеру.

Вот яркий пример прогерманского произвола «от Покорны». Куст вонзать, низать, нож. В древнерусском был глагол ньзти, 1.л. ньзу «пронзить, пронзаю» (Срезневский, II,482,483). Он восходит к индоевропейскому корню. Покорны реконструировал этот корень как *neg-h, его в трёх статьях приводит Черных, непонятно зачем, ибо отмечает, что он «очень скудно, если не сказать больше, представлен в других индоевропейских языках» (Черных, I,576). «Больше, чем скудно» – это как? Вообще не представлен? В немецком есть Nagel «гвоздь». В негерманских языках такой основы нет. Была основа с n и z (н и з), которая широко представлена в индоевропейских словах, означающих «острие»: от авестийского nаēzа- «острие» до славянских слов. Тем не менее, Черных, ориентируясь на фальшивку Покорны, даже не пытается реконструировать истинный корень, выводящий на идеофон (см. вонзать).

В статье вино Преображенский приводит «индоевропейский корень» *uei «вить, плести». Тот же корень с тем же значением у Преображенского в статье вина, но при этом он не усматривает никакой связи слов вина и вино (!). Его же – пресловутый *uei — приводит Черных в статье вино в значениях «сгибать, обвивать, виться». Тот же корень Черных приводит в статье вина, но уже со значением ««гнать», «преследовать», «вызывать страх, ужас». Связи слов вина и вино, якобы вышедших из одного корня, он тоже не усматривает. Чудны дела ваши, этимологи. На самом деле в вина и вино один праславянский корень вен-/вин— с чередующимися гласными (см. вина, вино). К той же *uei, *uoi возводят куст война, здесь данный корень значит «быть сильным», «преследовать». К той же «основе» этимологами возводятся сотни других слов на В: она значит также «веять», «вить», «плести», «крутить» и т.д. Всё это «корневозведение» к надуманным «индоевропейским корням» суть пустая лингвософистика. Это «корни» сами висят в воздухе психологизма и тенденциозности.

От «индоевропейского корня» *uer вывели: вор, врать (Черных по Покорны, значение корня «говорить приподнято, важно, держать речь»), верба (Преображенский, значение «гнуть, вить»), вера (Черных «расположение, любезность»), варить (Черных, значение корня «жечь, обжигать, палить»), ворон (Черных, значение «жечь, сжигать, обгорать, делаться чёрным»), воронка (Черных, значение корня «связывать, присоединяться к…»), вред (Черных, Цыганенко, значение «приподнятое место», «возвышаться, увеличиваться»). Так какое из перечисленных было значение у этого «корня»? Подобная ситуация с другими «и.-е. корнями», не буду перегружать предисловие, всё в словаре. Складывается впечатление, что «индоевропейское» корневозведение при кажущейся глубине, в большинстве случаев, – маргинальное словоблудие по внешним созвучиям, а значение прилепляется по потребности.

Искажения толковых значений

Работая над словарём, я сокрушённо осознал, насколько глубоко во все гуманитарные дисциплины проник постмодернизм, целью которого является размывание границ и растаптывание основ. В науке этимологии постмодернизм проявляется в искажении толковых значений в угоду досужим выдумкам лингвистов. Уничтожаются семантические границы и базовые корни, происходит подгонка: вначале выдумывается этимология, потом под неё подгоняется толковое значение. Например, глагол верзить Фасмер относит «к верза́ть «вязать» ср. плести в знач. «обманывать», польск. pleść «молоть чепуху»…». При этом мелет чепуху: этимология основана на искажении толкового значения. Глагол верзать никогда не имел значения вязать, поэтому польская аналогия с pleść «молоть чепуху» (собственно «плести»), которой Фасмер пытается подтвердить свою вольность, неуместна. Верзать значит «ёрзать», это одно из значений того же верзить; слегка изменённая форма одного глагола. (Даль, 1880,I,183). Как следствие – неверная этимология (см. верзить). Фасмер перевирает толковое значение ради своей версии в надежде, что никто не заметит (кстати, до сих пор никто и не замечал). За это надо исключать из числа учёных, ибо не может быть учёным прохвост, который вначале придумывает липовую этимологию слова, а потом фальсифицирует значение «под итог». Данная «телеологическая ошибка» по-другому называется «шулерство». Это и означает верзить в худшем смысле слова: нести чушь, ложь, чепуху.

Самую признанную этимологию слова вёдро лапидарно выразил Шанский: «Вёдро. Общеслав. Того же корня, что и ветер. Буквально — «ветреная (и потому ясная) погода», ср. нем. Wetter «погода, буря». Шанский дал подправленную, более «патриотичную» версию этимологий немецких лингвистов, которые в большинстве прямо пишут, что вёдро происходит от Wetter. (Фасмер: «Родственно д.-в.-н. wetar, нов.-в.-н. Wetter «погода»; см. Шмидт, Бругман»). На самом деле вёдро – это «краснопогодье; ясная, тихая, сухая и вообще хорошая погода» (Даль). Ветер — это стихия, отсутствие которого выражает понятие вёдро. Перед нами очередной случай, когда лингвисты произвольно меняют толковое значение ради собственного удобства, переиначивая народный, исторически определённый смысл слова в угоду своей этимологии, придуманной по пустому созвучию, антисемантичной. Это возмутительно, это не должно оставлять равнодушным. Народ сотни лет называл вёдро тихую погоду, вдруг каким-то филологам оказалось удобней, чтобы это была «ветреная погода», — и они присваивают себе право поправлять народ! Мол, народ, ты глуп, сам не знаешь, что говоришь: вёдро – это ветреная погода, потому что мы считаем, что оно происходит от ветер, а в конечном счёте от немецкого Wetter «буря» (При этом значения «буря» в немецком слове нет, — и его переврали! – вот как хочется родной язык унизить, из шкур лезут). Хочется давать истинно «народные» определения таким «учёным». Не знаешь – не пиши, но зачем извращать, придумывать новояз и объяснять одними своими выдумками происхождение других? Происхождение одно: некомпетентность и бездарность кафедральных идиотов, подпевающих немецким фальшмахерам.

«Вина — начало, причина, источник, повод, предлог», — пишет Даль (2005, I,219). Таково было значение слова ещё в 19в. Сравним с основным толковым значением то понятие, этимологией которого занимались филологи в течение двух веков: вина – это «война», «преследует, стремится», «добыча», «гнать, преследовать», «вызывать страх, ужас», «наказание» и прочее в том же дискурсе страшилок. Кто врёт? Может быть, в древности понятие вина имело то значение, которое ему приписали этимологи в 20в., а значение «причина» Даль в 19в. выдумал? Нет, он не ошибся: судя по источникам, это слово изначально отражало причинно-следственную связь. Смысл «война, ужас, наказание, преследование» в древности и близко даже не подходил к понятию вина. «Сам же есть причина и вина Бытию» (о Боге). Где здесь «ужас», «наказание», «война»? «Вину недуга пытают», т.е. ищут причину болезни. Может быть, врач это «ужас», а диагностика – «война»? Срезневский пишет, что первое значение слова вина в древних текстах — «причина» (Срезневский, I,258). Иностранцы, задавшие ложный алгоритм этимологии, древнерусских первоисточников и Даля не читали, и не разобрались, что негативный смысл у слова вина является не первичным, а производным. Происхождение слова, разумеется, во всех словарях подано неверно (см. вина). С искажением первичного значения связаны многочисленные версии происхождения слова вор, все сложные и ложные. Сложные, потому что судорожно искали во всех земных языках первоисточник, игнорируя простое решение, но так и не пришли ни какому выводу. При этом «не заметили» простой ответ, высказанный ещё Далем (см. вор). Подгоняя аналогии слову во́рох в угоду неверной этимологии, Фасмер уверяет, будто в белорусском во́рох значит «шум». Ничего подобного, то же значение, что и в русском: «куча чего-то рыхлого или сыпучего», значения «шум» нет и не было. Слово ворох тоже не получило адекватной этимологии (см. во́рох).

Боязнь простых решений

Много ошибок связано с аберрацией т.н. «научного мышления»: простые решения представляются невероятными именно в силу простоты. Подвизающиеся в науке люди пишут так, как будто испытывают панические атаки перед простым словом и простым решением. «Слишком понятно написано, у нас так не пишут», — откровенно сказали мне в редакции одного журнала, требуя переписать принятую статью так, чтобы было непонятно при том, что содержание и научный уровень устраивали. То, что творят с русским языком все эти псевдоучёные, которых среди гуманитариев подавляющее большинство, — это преступление. Живой гуманитарной науки почти нет, она превращена в мёртвую схоластику, благодаря языковому эзотеризму, вызванному стремлением писать непонятно, потому что тогда тихим кафедральным идиотам удаётся выглядеть умными. Ярким примером схоластики является этимология слова витязь. Фасмер написал огромную статью, начинающуюся с безапелляционного утверждения: «несомненно, заимствовано из германского *víking». Мы ждём науки, ждём доказательств, объяснения фонологических дериваций, ибо не только суффикс в славянском слове другой, но и корень. Надеемся, что великий лингвист покажет убедительные переходные формы. Ждём ссылок на первоисточники, доказывающие заимствование. Ничего подобного: Фасмер длинно объясняет происхождение слова викинг! В словаре русского языка! Отечественные лингвисты, понимая фонологическую невозможность вытягивания витязь из викинг, сочиняют путаные, гадательные опусы не о чём и резюмируют: «происхождение неясно», «этимологии не имеет». На самом деле в слове витязь нет никакой тайны, происхождение прозрачно: от глагола бити. В современном русском языке бытуют слова боец и воин. Оба слова – от древнерусского бой, позже вой – «боец, воин». Слово витязь образовалось от бити таким же смягчением, как вой от бой (см. витязь). Кстати, в средне-верхненемецком с 11в. известно слово Witseze в значении «rustici», т.е. «русский». Это доказывает не только славянское происхождение слова витязь, но и более значимые реалии: этноним «русский» имел гораздо более широкое распространение в Европе, чем сейчас, что подтверждается также топонимами типа французский «Руссильон», «Ракоуско» (чешское название Австрии), в Ракоуске находились города Виндобона (город виндов=венетов) и Градец (современный Грац). «Русскими» назывались те славяне, которые таковыми сейчас не считаются, например, «польские русские». «Русскими» назывались славяне, обитавшие на южном побережье Балтийского моря вплоть Любека, Слезвика (Шлезвига), Старгорода (Ольденбурга), откуда вышел славянин с русским именем Рарик (Сокол), — летописный Рюрик. Чёрное море в 10-14вв. называлось «Русским морем». Видимо, южные славяне тоже ассоциировали себя с русскими, не случайно Святослав хотел основать новую столицу в центре русских земель где? — на Дунае.

Другой пример псевдоакадемического топтания с нелепыми заклинаниями, — этимология слова вишня. Преображенский пишет: «Фасмер настойчиво производит от средне-германского βύσσινia ленъ». Впоследствии Фасмер переменил мнение на ещё более экзотическое: «Родственно д.-в.-н. wîhsila, ср.-в.-н. wíhsel «черешня», которые сближаются, далее, с лат. viscum «птичий клей», греч. ἰξός «птичий клей, омела», потому что вишневый клей и ягоды омелы применяются как птичий клей». Это другая версия того же, германского, вектора: крутит Фасмер, вымучивает, мается в попытках притянуть русское слово к немецкому любым кривым способом. Семантика выносит мозг: уже не лён, но омела, потому что птичий клей. Шанский пишет: «Происхождение неясно. Большинством ученых считается общеслав. суф. производным от той же основы, что и нем. Weichsel «черешня», лат. viscum «птичий клей» и т.д. В таком случае первоначальное значение слова — «дерево с клейким соком». Фонологически вторая версия Фасмера, которую Шанский называет версией большинства, неубедительна. Трудно представить, как из немецкого «вайхзель» могло получиться русское вишня, тем более из латинского «вискум» птичий клей. Неубедительна семантика: у многих деревьев и кустарников сок липкий (все хвойные, ореховые, кленовые и т.д.). Это не признак для названия. Это пример типичной для немецких фальшмахеров маргинальной этимологии по принципу: нашлось хоть в каком-то языке, предпочтительно в германском, слово, похожее на русское – значит, русское заимствовано. При этом достаточно совпадения одной-двух фонем, чтобы фальшмахеры закогтили, а русские лингвисты, сдавшие родной язык в иностранный оффшор, начали услужливо поддакивать. «Ви́шня. Общеславянское – visъn’a. Немецкое – Weichsel (черешня). Латинское – viscum (птичий клей)…. заимствование из немецкого, куда слово, в свою очередь, попало из позднелатинского» (Крылов). Черных тоже приводит фальшмахерскую этимологию, но не соглашается с ней. «Но корень слова всё же неясен», — пишет он. «Возможно, в общеславянском языке слово заимствовано, но не из индоевропейских языков. Источник заимствования, общий для ряда и.-е. языков, неизвестен». Разумеется, версия Фасмера, поддержанная «большинством учёных», – это в лучшем случае «юмор в коротких штанишках», в худшем – издевательская ложь. Будем исходить из констатации Черныха о современном состоянии проблемы: «корень слова неясен» и источник тоже. В большинстве языков Европы вишня называется от латинского ceresia (от греческого kerasos — вишня). Отсюда английское «черри», немецкое «кирше» и т.д. Отсюда также славянское «черешня». Вишня – это славянское образование, происходящее от вишь – зелёные ветви, густая поросль. Слово зафиксировано в древнерусских источниках (Срезневский, I,266). Дикая вишня образует непроходимые заросли. Интересно, почему никому из лингвистов до сих пор не приходило в голову заглянуть в первоисточники вместо того, чтобы воспроизводить фальшмахерские бредни про лён, омелу и птичий клей? Данная этимология настолько проста, насколько неопровержима. Любая критика будет несостоятельна, можно только тупо твердить «я не согласен» с тем, что вишня – от древнерусского вишь – густая поросль — и повторять бредни про немецкое «вайхзель», потому что в Риме знали «птичий клей» из ягод омелы и где-то в фальшмахерских мозгах колыхался лён (см. вишня).

Ворвань. Трогательная статья Успенского способна вышибить слезу: «В детстве меня мучила непонятность этого слова: почему китовый жир называется так странно, ни на что не похоже? Я от души обрадовался, когда узнал его этимологию. Оказалось, что это — северорусская, поморская переработка хорошо мне известного из зоологии названия любопытного морского зверя — единорога, или нарвала; новостью для меня было и то, что это имя — «нарвал», — относящееся к одному из видов китообразных, восходит к древнескандинавскому «narvalr», означавшему вообще «кит». Что же удивляться, если из этого слова и образовалось наше «ворвань». Что же удивляться: взрослый дядя, который в словарь для детей вставил слово из лексикона запойных личностей «чекушка» (см. Тен, 2020, с.256), простодушно признаётся в том, что мучило его в детстве. Слава Богу, это было не желание выпить в детской компании, а «непонятность слова ворвань». Меня «непонятность слова ворвань» с детства не мучила, зато сейчас мучает вопрос: когда опус этого страдальца уберут из школьных библиотек? Нежную душу Успенского возродил к жизни Фасмер: дал объяснение, которое, впрочем, не смог озвучить уверенно ввиду непохожести русского и германского слов: «Источником, по-видимому, является др.-шв. narhval, шв., дат. narval, др.-исл. náhvalr «кит». Начальное в- появилось, очевидно, в результате дистантной ассимиляции». Примеров фонологически подобной «дистантной диссимиляции» Фасмер не приводит, ибо их нет, т.е. это типичная для Фасмера этимология от ближайшего фонаря: нашёл в германских языках отдалённо похожее слово и тут же подвесил к нему русское, наплевав на фонологию, семантику, хронологию, поспешая, подобно Айболиту, спасти души таких, как Успенский, с детства измученных «непонятностью слова ворвань». Видимо, решил, что если притянуть ещё и дохлого нарвала, то германское заимствование будет выглядеть надёжней для спасения души. Окна Овертона: вначале «по-видимому», потом «очевидно», а русские авторы уже излагают как истину. Впрочем, не все: Шанский, Черных, их эпигоны Крылов и Семёнов, а также Цыганенко не стали повторять фасмеровкую дребедень, вообще воздержались от этимологии слова ворвань.

Основной метод Фасмера в работе с русскими словами следующий: найти аналог в другом языке, желательно в германском, вывести русское слово из него. В данном случае фальшмахер превзошёл все ожидания. Фоносемантических аналогов слову ворвань ни в одном германском языке нет. Тем не менее, Фасмер нашёл способ пополнить список германизмов в русском языке. Разумеется, фасмеровская версия грубо натянута совой на глобус: неубедительно решение фонологической проблемы, причём, лишь одной их трёх: первого слога. Подобным образом, придумав «дистантную диссимиляция», можно что угодно вывести из чего угодно. Люди думают, будто за этим наукообразием стоит наука, а её там никогда не стояло: этот хитрый термин означает, что одно исчезает неизвестно куда, другое неизвестно откуда появляется. Слог нар исчезает, вместо него появляется вор. Таким образом из «нарвал» можно вывести что угодно, например, слово вор. Вор – это тот, кто нар-вался на УК, — вот вам этимология «вор» от «нарвал», которая ничем не менее научна, чем этимология слова ворвань по Фасмеру, даже более основательна фонологически и семантически. В теории эволюции любой эволюционный фактор отвергается по основанию «невстречаемость в других видах», а этимология – это теория эволюции слов. Невстречаемость чередования нар>вор – абсолютное основание отвергнуть версию Фасмера, этого одного достаточно. Но есть ещё второй слог, а также ударение. Слово «нарва́л», появившись в русском языке, ударение не изменило. Вторая проблема – хронологическая. Ворвань было уже в древнерусском (15-16 вв. согласно Фасмеру), а «нарвал» нет. Этого морского животного русские называли «единорогом». В словаре Срезневского учтены данные 15-16вв., слова «нарвал» в нём нет. Третья проблема — семантическая: русское значение «рыбий жир»: прежде это, а потом уже «жир других морских животных». Отталкиваться следует от него. При этом надо учитывать, что ворвань – это всегда только технический жир: смазка, освещение, растопка; ворвань не давали даже свиньям, чтобы мясо не провоняло. Пищевой рыбий жир вытапливали из печени и никогда не называли ворвань. Надо учесть физиологию: животный нутряной жир срезают с кишок, рыбий срезать невозможно, т.к. рыбьи кишки слишком нежные. Мне пришлось наблюдать портовую разделку рыбы несколько раз в РФ и за границей (в Вальпараисо, в Гоа, в Керале, на Беломорье). Процесс всюду одинаков: вспарывают брюхо, запускают руку внутрь под голову, резко вырывают внутренности. Если китовый жир по происхождению тельный, то рыбий – нутряной. Никто никогда не вытапливает жир из рыбьих тел. Кроме внутренностей, в котлы могли бросать кожу, которую тоже не срезали, а вырывали резким движением. Всё это чохом называлось вы́рванье, вырыв (Даль, 1880,I,319) и, полагаю, *вырвань. Разумеется, эта масса при нагревании издавала резкий запах, отсюда второе русское название ворвонь, которое приводит Фасмер. Это образное расширение. Не зря Преображенский полагал, что значение «то, что вырвано» здесь «при делах», что без контаминации с ним объяснение из немецкого источника неубедительно. Возникает вопрос: зачем привлекать немецкие слова, не слишком-то похожие, придумывать неубедительные диссимиляции и контаминации, впадая в квазипрофессионализм, выражаемый в стремлении придумывать сложные этимологии, чтоб выглядело «по-научному», чтоб непременно из иноязычного источника, избегая простых и внятных из источника родного языка? Вырванье и ворвань сами по себе настолько похожи, что не нуждаются ни в каких диссимиляциях и контаминациях. Ворвань – русское слово, буквально означавшее *вырвань. Чередование ы>о, также как е>о – обычное явление, связанное с фонационным влиянием церковнославянского оканья. Из русского заимствовано чешское vorvaň, литовское varvalis (Фасмер). На китовый жир значение перешло по подобию, т.к. простые русские люди считали тюленей и китов рыбами («рыба-кит»). Последний аргумент, — география слова: оно есть только в русском и в языках, которые заимствовали из русского, в германских его нет. В такой совершенно очевидной ситуации объявлять слово заимствованным из германских языков – беспредельная фальшмахерская наглость. Исконное слово: ворвань<*вырвань, вырванье. (См. ворвань).

Маргинальные междисциплинарные вольности

Давно привыкший ничему не удивляться, работая над словарём, начал приходить в изумление от того, с какой бездумной лихостью лингвисты лезут в другие науки, в которых ровно ничего не смыслят. Не зная, как объяснить слово белка, пишут, будто «в Древней Руси была особая порода белых белок» (см. белка). Разумеется, не было, вопреки академикам и докторам зоофилологических наук. Они почему-то уверены, что свинья – «жвачное животное» (см. боров); что растение верховых болот вереск – степное (см. вереск); что слово блюдо заимствовано у готов, потому что с русским глаголом блюсти связано быть не может, ибо «блюсти – глагол моральный». Даже критиковать зазорно подобные детские глупости. Блюсти – не «моральный» глагол, вопреки «философу» Трубачёву, ибо никак не связан с понятием «мораль», а вот с блюдом связан (см. блюдо).

Фасмер называет выхухоль «ондатра, мускусная крыса». Не ондатра и не крыса отнюдь. Разные не только семейства, но и отряды. Выхухоль не грызун, как ондатра и крыса, это родственник крота. Она даже грызть не способна. Почему мне ошибка сразу бросилась в глаза и почему не было правки со стороны Трубачёва и его донельзя академических учеников, переиздающих словарь Фасмера с его глупостями каждые десять лет? Чтобы знать понятия, надо жить в активной языковой среде, а не пылиться на кафедрах. «Тёмное слово», — пишет Фасмер. Этимология давно есть, но Фасмер её «как бы не видел». Слово объяснил В.И. Даль, который не был филологом, но активно жил в языковой среде и поэтому знал русский язык лучше тихих кафедральных идиотов, наивно считающих себя «специалистами» по языку. (см. выхухоль).

Это далеко не все маргинальные заходы в чужие вертепы и вертограды, выявленные мной уже на третьей букве словаря. И вот ещё один, уже в область мифологии. Производя ветер от неславянских форм, где –р- отсутствует, не знают, как объяснить форму. Нашли выход: мол, был бог, которого звали Ветер. (Мейе, Фасмер, а далее все, за исключением Черныха). Но не знают: где, когда, у кого. Это не наука. Это ветер в головах гуляет. Но он не Бог, а наоборот: тот, который попутывает. Слово балто-славянское, в других языках заимствованное. Бог с именем «Ветер» в балто-славянской мифологии отсутствует. Академики сочиняют мифы, подобно дикарям. Именно сочиняют, а не исследуют. Разумеется, у слова ветер иное происхождение (см. ветер).

Возьмём на В «василёк». Большинство этимологов склоняются к версии, лапидарно выраженной Шанским: «Василёк. Др.-рус. переоформление греч. basilikon «царский» (цветок, растение), суф. производного от basileus «царь». Данная версия ошибочна по крайней мере в части «древнерусского переоформления». В Древней Руси этого названия не было. В России название отмечено с 17в., причём, не в ботаническом смысле, а в значении «масти василковы». Неизвестно, как называли это растение в Древней Руси. В разных славянских языках названия разные. В болгарском метличина, в сербохорватском модрац, в чешском модрачка, в польском блават (откуда фамилия Блаватская). В Древней Руси василёк назывался, возможно, словами, ходившими ещё в 19в.: черлок, блаватка, лоскутница, волошка, синовница, синецветка, синюха. (Даль, 1880,I,169). Названия далеко не комплиментарные, что логично, учитывая, что сорняк. Вопрос, почему сорняк в Византии получил столь комплиментарное название? На самом деле этого не было, это ботаническая ошибка лингвистов, которые, традиционно считая себя элитой научного сообщества, беззастенчиво перевирают азбучные истины естественных наук. Греческий «базиликон» это не «цветок», а пряное нецветочное растение базилик, которое всё полностью фиолетово-синее. Именно оно получило «царское» название. У всех народов есть предпочтительные цвета. У греков — синий. Он считался «царским» цветом. Базилик называли «базиликон» («подобный царю»), потому что это действительно выдающееся, поразительное, редкое по цвету растение, с сине-фиолетовыми листьями, тогда как синие цветочки бывают у разных растений, а не только у васильков. Мелкие синенькие цветочки – это ботаническая банальность, по данному признаку сравнение с василевсом неуместно. Название василёк идёт не от греческого названия растения, а от цвета («масти», как выразился автор 17в.). Мастью царствующих василевсов была синь. Понятие «василкова масть», появившееся в 17в. на Руси, начало применяться ко всему синему, в том числе к зелью синего цвета, к цветам. Определение вошло в моду подобно тому, как вошли «коралловый», «бирюзовый», «сиреневый» и т.д. Растение, которое раньше называлось, допустим, синюха, образованные люди в 18в. стали «изящно» называть «василковым цветом», потом василком. В то же время продолжали бытовать старые народные названия, зафиксированные Далем. Для крестьян это был вредный сорняк синюха, а для гуляющих барышень «ой, васильки, васильки!…». Т.о. название василёк является следствием метафорического переноса названия масти на цветок, появившийся в среде образованных, праздных людей примерно в 18в. (см. василёк).

Многие ошибочные версии происходят от элементарного незнания практики. «Вяз…Получено под влиянием глагола вяза́ть, поскольку лыко этого дерева было гибким и могло применяться в этом процессе; см. Миклошич, Иокль» (Фасмер). Из вяза лыко не делали, потому что луб невысокого качества и шёл только на кровли (см. вяз). Если послушать учёных немцев, то вязом должна была называться липа.

Печная вьюшка по Фасмеру «от витая ручка». У вьюшек витых ручек, как правило, не бывает, потому что они подвержены воздействию дыма. Даже при богатом оформлении печей изразцами вьюшки принято делать как можно менее заметными. Название не выдумано по принципу «сделайте нам красиво», оно функционально. Вьюшка – слово того же корня, что и вьюга (см. вьюшка). В концлагерях, где Фасмер трудился над русским словарём, печи были без вьюшек, отсюда наивизм «белокурого Макса».

Вот некоторые примеры его «исторических» открытий. Хазарского царя Иосифа Фасмер ошибочно называет «каган». Каган – это другое лицо в Хазарии, он не правил (см. вятичи). О названии Вятка Фасмер пишет: «Данное название не имеет ничего общего с вятичами, потому что последние никогда не проникали на север». Никогда? Он это точно знает? За всеми проследил? Именно за север шли постоянные споры суздальцев с новгородцами, отражённые в летописях и в искусстве. («Битва суздальцев с новгородцами» – одна из величайших русских икон, в которой отражены события 12в.) (см. Вятка). Выше говорилось о том, что Фасмер антиисторично считает название Валахия «поздним преобразованием немецкого Walachei», хотя Валахия была уже тогда, когда немецкого языка не было.

Непонимание первобытной ментальности
(о вербальных энтоптиках)

О глаголе ваять Фасмер пишет: «По Брандту, связано с вити (вить)». Эта этимология, преобладает в науке. Неверно, т.к. ваять в древнерусском намного раньше, чем вить. Это удивительно, это стало для меня открытием, но глагола вить, к которому лингвистами возводится львиная доля слов на В, в древнерусском языке не было как такового, только в сложениях (см. вить). А вот ваяти был. Возможно, как часто бывает, выручит уточнение изначальной семантики? Согласно Далю, ваять подразумевает много разнообразных действий. Это высекать, вырезывать, отливать. Кроме того вылеплять, свивать, сваривать, вытесывать, выжигать, плести. В целом ваять означает создавать зримый трёхмерный образ каким угодно способом. В принципе живопись – это тоже ваяние, ибо это создание зримого трёхмерного образа на двумерной поверхности. Пастозные техники живописи (Ван-Гог, Корин, например) граничат с рельефом. Современные постмодернисты дошли до того, что ваяют методом испражнения. Способам несть числа. Ваяние может быть нематериальным. В литературе можно встретить выражения типа «сознание ваяло образы». И даже не сознание: в бессознательном состоянии, во сне, в галлюцинациях образы ваяются очень богато. Отсюда следует недостаточность сведения к какому-то одному способу, например, к вить (Брандт, Фасмер, Шанский) или вырезывать (Шимкевич). Это мышление, спрямлённое до профанации.

Моя версия рождения этого многозначного слова следующая: это вербальный энтоптик. Первобытные творцы языка не различали физические и психические явления. Сны, галлюцинации, трансперсональные состояния, вызываемые обрядовым употреблением наркотиков, были для них равноценны яви и даже воспринимались как «истинное бытие», более настоящее, чем быт. Часто это были самые сильные впечатления жизни, благодаря искусству колдунов. Уже в Средние века адепты секты ассасинов легко шли на смерть, будучи убеждены, что жизнь нереальна, а реальность – то блаженство, которое они испытывают в состоянии наркотического опьянения. Как мы используем слова для характеристики материальных явлений, а потом переносим их на область духовного (например, «астральное тело»), так первобытные люди, будучи под впечатлением потусторонней действительности, придумывали слова для трансперсональных состояний и действий в состояниях изменённого сознания, а потом переносили их на материальный мир. В настоящее время уже доказано, что первобытное искусство возникло не в качестве «зарисовок с натуры». Первые художественные образы на стенах пещер – это вызванные состояниями изменённого сознания энтоптики и тектиформы. Искусство возникало как трансфер образов потустороннего мира в посюсторонний (см.: Семёнов В.С.,116-141). Следует предполагать что-то подобное и с языком на его начальной стадии. Многие сложные, многозначные понятия – это вербальные энтоптики. Материальные образы, – это перенос видений, невеянных подкоркой в трансперсональных состояниях. Отсюда многоголовые, многоликие, а то и безликие, с головами животных, с ногами, с телами животных, с хвостами, с огромными фаллосами и т.д. фантастические образы, часто бесформенные тектиформы или сюрреалистические сочетания. Изваянное – это извлечённое. Язык сам подсказывает источник понятия. Мы не говорим о строении «изстроенное», о стоге сена «изметанное», о платье «изшитое», о поленице дров «изкладеное». Только о художественном образе говорим из-ваянное. Предполагаю связь с древнерусским понятием выяти в значении «высвободить», которое фигурирует в самых ранних памятниках: Псковской 1-й летописи под 1058г., в «Русской Правде» Мономаха. (Срезневский, I,459,460). Вследствие разделения понятий из выяти родились два слова: ваяти и «вынати», впоследствии книжное «вынимать». Ваяти, изначально выяти, означало извлечение, высвобождение образа из фантасмагории сумрачных энтоптических видений. Попытки разгадать это слово методом чисто лингвистической интерпретации, — это всё равно, что железной отмычкой открывать дверь в иной мир. Надо сказать, что психология первобытных творцов языка совсем не учитывается лингвистами-этимологами. А она была совсем иная, чем у современного человека. Они были гениальными шизофрениками, жившими в двух реальностях. (См. Тен, 2019, «Человек безумный…»).

Весомым аргументом в пользу данной версии является то, что слово ваять имело ещё другой, казалось бы, совершенно непохожий смысл: «выть, реветь, орать, плакать» (Даль, 1880,I,171), т.е. вести себя как шизофреник или как человек в состоянии изменённого сознания, не контролирующий себя. Это знаковое совпадение, указывающее на происхождение слова ваять в качестве вербального энтоптика. Все великие художники либо гениальные шизофреники, либо те, кто умеют вводить себя в трансперсональные состояния (часто наркотиками и алкоголем, как первобытные творцы), либо те, кто входят в такие состояния непроизвольно. Это, собственно, суть состояния художественного творчества. Первобытные художники, вошедшие в состояния изменённого сознания, выли, ревели, орали, плакали, — и творили образы на стенах пещер, зачастую в таких местах, куда можно было залезть, только будучи сумасшедшим и откуда невозможно было выбраться. Эти образы рельефны, потому что использовались неровности. Изваянный образ – это буквально изъятый из естественных впадин и выпуклостей камня. Первобытное искусство начиналось как угадывание образов в природных формах и их извлечение доработкой. В сумраке первобытных пещер перед нами встают выплаканные, изрёванные, извоенные образы, которые их творцы выемали из себя и камня.

Последний аргумент, почему источником слова ваяти следут считать выяти в значении «извлечь, высвободить». Первобытное искусство было сродни современному уличному искусству граффити. Самодеятельные художники создают образы, виртуозно высвобождая краску из аэрозольных баллончиков. Первобытные художники ваяли образы, виртуозно выемая краску из себя: набирали в рот и выдували на стены, именно так были созданы первые образы. Первобытное искусство зародилось, как искусство граффити и оставалось таковым на протяжении тысячелетий. Гениальные шизофреники и наркоманы создавали потрясающие образы, разбрызгивая природные краски, в основном, красную охру, изо рта. Т.о. слово ваяти происходит не от вить, а от выяти «извлечь, высвободить» в трёх смыслах: 1) извлечение из себя, из своих видений, т.е. духовно; 2) извлечение краски из себя, т.е. материально; 3) высвобождение образа из камня. Настоящий художник не придумывает образы, а высвобождает из небытия. Как известно, искусство ваяния заключается в том, чтобы «отсечь всё лишнее», т.е. высвободить образ. Подобные слова я называю «вербальные энтоптики». На букву Б таким энтоптиком является брехать (см.).

Народ – коллективный поэт, которого не понимают

К сожалению, лингвисты, как правило, не принимают во внимание поэтизм народной речи, хотя очевидными источниками многих слов являются метафоры, сравнения с существующими предметами, например, слово бедро (от ведро), ключица (от клюка), таз (часть костяка; от таз «ёмкость») и т.д. Обычно этимологи исходят из созвучий и подобий, не понимая, что хорошая метафора неожиданна, как поэтический гений вообще: чем неожиданней метафора, тем она ярче и тем легче запоминается. В древнерусских текстах, даже в чисто хроникальных, метафоры почти в каждой строке. Они все удивительно поэтичны, чем разительно отличаются от хроник римских и западно-европейских. Там нет метафорических выражений типа «надошся акы бык», «идяху стрелы акы дождь», нет экспрессии эпитетов типа «татарове поганыя хиновии басурманские» и т.д. Западноевропейские тексты сухие, в отличие от древнерусских. Русские не жалели весьма дорогого (1 лист = 1 телёнок+работа) пергамента на поэзию. Почему? Видимо, такова была повседневная речь: поэтичная, метафоричная, экспрессивная и они не мыслили себе другой. Не случайно в наши дни, когда за стихи не только не платят, но надо самому заплатить, часто последнее, чтобы издать сборник, в России более 20 тыс. только публикующихся поэтов, что ни в какой другой стране немыслимо. Поэтов больше, чем спекулянтов, — откуда ж экономике взяться?

В словах на букву В тоже много метафорических произведений поэтического гения русского народа. Например, слова вежа, вежда и веко в значении «кожа, прикрывающая глазные яблоки» (кстати, «яблоки» — тоже метафора). Вежа, вежда плоско произвели от «видеть», мол, глаза рядом… На самом деле вежа, вежда в смысле веко – это метафора от вежа в смысле «шатёр». Веко изначально – маленькая лубяная коробочка-набирушка. Веки в самом деле метафорически сравнимы с корзиночками или маленькими шатрами, прикрывающими глаза. От веко произошло великое множество слов с подобными корнями славянских и балтских языков. Например, в литовском voka «крышка», vokas «глазное веко», есть похожие латышские. Но только русский народ донёс исходное слово веко «круглая коробочка-набирушка». См. ведать, вежа, веко.

Ярким выражением народного поэтического гения является слово восток, который этимологи пошло обозвали «калькой», тогда как северный русский народ вложил в него душу (см. восток). Потрясающий поэтический образ, великая метафора от народного гения: время – это река, текущая по долине (предлог въ+рема «долина по которой течёт река»). До сих пор внятной этимологии этого базового понятия не существовало, а то, что было, — натяжки по пустым созвучиям (см. время).

Ложь «калькирования»

Если верить Фасмеру, то калькирование слов чужих языков является одним из самых распространённых способов славянского словообразования. В стремлении подвесить любое русское слово на иностранный крюк, он часто пишет «калька», если не получается написать «заимствование» по фоносемантическим признакам.

Он пишет о слове восток: «Заимств. из цслав. в отличие от исконнорусск. всток, сток «восток, восточный ветер», арханг. (Подв.), олонецк. (Кулик.), печорск.; ср. также у Крылова. Ст.-слав. въстокъ (Супр.) — калька греч. ἀνατολή, как польск. wschód из лат. oriens». Данную версию бездумно поддержали все этимологи. Например, Шанский пишет: «Заимств. из ст.-сл. яз., где оно является словообразовательной калькой греч. anatolē (ana — въс, tolē — токъ). Первоначальное значение — «место восхода солнца».

Из греческого анатоле русское восток не получается, поэтому Фасмер пишет: «калька». Прожив на свете довольно много лет, будучи свидетелем массовых заимствований в 90-е годы из английского, я ни разу не столкнулся с практикой калькирования. Например, слово «супермаркет» заимствовано, но никто не «скалькировал» слово типа «болрын» (большой рынок). Из «бодибилдинг» никто не подумал произвести кальку «телостройка». Слово «бюстгалтер» из немецкого взято как есть, никому в голову не пришло делать кальку «грудповяз». Не понимаю также, как это «калькирование» доказуемо, как оно попадает из разряда «личное мнение» в круг научных истин, которые все повторяют без тени сомнений. Калькирование доказуемо только по нарративам, а их никто и не думает привлекать. Слово въстокъ в значении восток встречается в самых ранних старославянских и древнерусских рукописях, но информации, кто когда где взял греческое слово и сделал с него славянскую кальку нет нигде. Это личное мнение Фасмера, которое русские авторы, привыкшие, подобно слепым котятам, торкаться в лингвистике, направляемые руками немецких фальшмахеров, возвели в ранг научной истины, пропустив много раз через «окна Овертона». Не верю, что «польское wschód является калькой латинского oriens». Польские лингвисты тоже не верят. В чешском то же слово употребляется наряду с «orient», т.е. бытуют два слова с одним значением: исконное и латинское. Польское wschód – древнее славянское слово, потому что есть в других славянских языках, включая русское восход, а не калька с латинского oriens. Единожды соврамши, кто тебе поверит? С польским словом явно наврали немецкие лингвисты. Почему мы должны верить, что они не наврали с русским? Это не русский народ скалькировал слово восток, это у русских лингвистов не мозги, а копировальные аппараты, настроенные немецкими фальшмахерами.

Восток, конечно, проблемное слово, ввиду того, что у большинства славянских народов это понятие связано со значением восход и корнем ход. Даже в украинском cхiд, в белорусском усход. Здесь на помощь приходит Даль, который очень толково объяснил это слово. Показательно, что у него нет отдельной статьи восток, это слово включено в статью востекать: «Востекать, встекать, востечь – течь кверху, изливаться наверх; взлетать, взбегать, восходить, возноситься, подниматься. Востечение – восход. Восток, всток, старинное восточие – действие востекающего // место востечения, а потому и та страна, где восходит солнце». (Даль, 1880,I,256,257). Восток, восточие изначально — отглагольное существительное, обозначающее событие восхода солнца. Это слово образовано по всем правилам славянского словообразования и не может быть тупой калькой с какого угодно языка. Ныне утраченный глагол востекать – синоним восходить, более экспрессивный (изливаться вверх, возноситься). Он даёт понятие о степени благодарности солнцу и страстности отношения к нему самых северных славян, русских. Отглагольное восток, означавшее сам процесс изливания солнца вверх, его вознесения – это образование типа «поток» с отличием направления: не горизонтально, а вверх. С тех пор, как восток приобрело географический смысл, став обозначением стороны света, первичное значение оказалось утрачено. Мы можем сказать «поток света вверх», в древности могли сказать проще: «восток света», значение вверх включено в понятие восток.

Даль дал по-настоящему научную этимологию, которую русские этимологи проигнорировали, копируя фальшмахерскую версию калькирования, которая глупа и нелепа. Не подтверждается также версия заимствования русского слова из старославянского языка. Данная версия – дань другой фальшмахерской традиции, идущей от немецких лингвистов, считать все русские слова с приставкой воз-/вос- заимствованными из староболгарского языка, не утруждая себя конкретными проверками. Благодаря этому, более тысячи исконных русских слов оказались «заимствованными в Болгарии», что было невозможно. (Подробней об этой тенденции см. восклицать). В старославянском была форма с редуцированной ъ: въстокъ. В древнерусском – въстокъ и востокъ. По хронологии – одновременно, с 11в. (Срезневский, I,423; СCЯ в 4тт.,I,340). Невозможно заимствовать то, чего не было, а именно старославянской формы с –о-. Полногласная восток – русское образование после падения редуцированных. Версия заимствования из староболгарского – бездоказательный вброс безответственного академика Фасмера. Скорее было наоборот. Дело в том, что болгарское слово «изток» восток, подобно русскому слову, отличается основой от слов других славян. Скорее всего, это русское заимствование, чему есть косвенные доказательства: 1) экспрессия, характерная для северян, отличающая основу «ток» от основы «ход»; 2) русское слово с приставкой вос- имеет прочную этимологию на исконной почве, а болгарское с изменённой приставкой проблематично на базе болгарского языка; можно подозревать образование от русского значения «изливаться вверх».

О слове вратарь Фасмер пишет: «Спорт. от цслав. врата́ «ворота» с суф. -арь. Калька немецкого Torwart «вратарь». Слово вратарь как спортивный термин появилось в кон.19 – нач. 20в. в связи с игрой в футбол. Ни один футбольный термин не был заимствован или скалькирован с немецкого языка. Все из английского, при этом ни одной кальки. Например, наряду с русским вратарь употребляется английское «голкипер», из которого никому не приходит в голову делать кальку. Как вообще можно было навязывать такое, если морфологически слова несовместимы? Немецкое Torwart – сложносоставное слово, а русское вратарь – простое. Калька как жираф, ни с чем не перепутаешь. Калька потому и калька, что буквальна до мелочей. Калька была бы «вратождан», но Бог миловал. Русский язык выгодно отличается от английского и немецкого гибкостью, определяемой флексиями. Он легко образует новые слова от одного корня с помощью флексий, к чему менее способны германские языки. Фасмер соврал дважды в одной строчке. Во-первых, с «калькой». Во-вторых, церковнославянский язык тоже не имеет никакого отношения к спортивному термину. Спортивное вратарь образовано напрямую от русского ворота, а не церковного врата. В данном случае неполногласие не следствие падения редуцированных в староболгарском языке, а новое сокращение в русском языке. Если б спортсмены заимствовали из церковнославянского, то и ворота назвали бы не ворота, а врата. Фасмер антиисторичен и тупо рассуждает по шаблону: если неполногласие, значит «из церковнославянского». Между тем, даже старинное неполногласие далеко не всегда связано со старославянизмами. Часто это следствие падения редуцированных, когда не происходило замещения гласными.

Свидетельства древности русского языка

Древнерусские формы зачастую оказываются по диахроническим признакам самыми архаичными и вправе выступать в качестве материнских относительно других даже очень древних форм индоевропейских языков. Например, сохранившееся в русском языке древнерусское чередование корневых основ куста ведать, весть : —ст— (весть), —д- (ведати), —жд— (невежда< *невеждати<*веждати), — даёт основания для реконструкции огромного индоевропейского куста. Лингвисты, часто страдающие дефицитом знания общенаучных методологических основ, прошли мимо ключа, каким является фактор «третьего для сравнения». Все этимологии слов данного куста страдают однобокостью. Один берёт корень с –д— и выводит всё отсюда, включая форму с основой на –ст— (весть). Другой, наоборот, берёт ст-форму и выводит отсюда форму с –д— (ведать). Третий, основываясь на созвучии, которое может ничего не значить, маргинально выводит от похожего слова видеть (в т.ч. Фасмер, простой донельзя; см. ведать, ведь здесь и в его словаре). Это всё квазипрофессионализм, ничем не отличающийся от т.н. «народной этимологии». Только русский язык сохранил все три корневые основы и это само по себе является свидетельством древнерусского приоритета. Заимствование из чужого языка всегда наивно и в большинстве ограничивается одной формой. Носитель другого языка не имеет чувства неродного языка¸ не может понять логику образования разных форм одного слова, поэтому берёт только одну. И мы видим, что почти во всех языках, где есть аналогии, присутствует только одна из трёх корневых основ, бытующих в русском языке, и только в санскрите две (vеdā́ знание и vittiṣ знать), потому что он такой же древний индоевропейский язык, как русский. В польском и верхнелужицком формы на –дж— (wiedzieć и wjedźeć). В готском смягчённое witan. Современное немецкое wissen появилось от древне-верхненемецкой –жж-, -жд-формы (wiʒʒan – знать). В древне-верхненемецком, который стал основой для общего немецкого языка, появившегося только в 16в., благодаря переводу Лютером Библии с латыни именно на него, слово звучало как «вижжен» или «вижден»: очень странное слово для немецкой фонологии, — явное заимствование от славян. Т.о. современное немецкое wissen «знать» является славянским заимствованием через древне-верхненемецкую форму «вижден», «вижжен» ведать. Для дальнейшей реконструкции необходимо учесть, что шипящие появились в ряде индоевропейских языков довольно поздно, не случайно в латинском их нет. В древнерусском –ж— появилось для смягчения произношения звонких или сталкивающихся согласных (особенно –тд-, -дт-) при быстроговорении или с целью смыслоразличения. В месте столкновения 3-х согласных щипящая появлялась неизбежно. С большой вероятностью следует полагать подобное столкновение в слове, предшествовавшем веждати, при этом реконструируется двусоставное слово *вестдати в смысле «дать весть» с последующим сокращением путём смягчения первой части до веж— (*веждати), далее ведати. Отсюда конкуренция консонант в основах: —ст-, -ж-, -жд-, -дж-, -д-. Т.о. именно русский язык даёт основания для реконструкции происхождения одной из самых древних индоевропейских лексем. Семантика ведать – «весть дать». Появление слова связано с передачей сигналов. Начиная с бронзового века, с утверждением патриархата, начались межродовые, межплеменные, межэтнические конфликты, достигавшие значительных масштабов. В битве 14в. до н.э. в долине Толлензее в Померании, где тогда жили праславяне, приняли участие примерно 750 хорошо вооружённых бойцов. Выставлялись дозоры, которые должны были весть дать, отсюда веждать, потом ведать. Далее – огромный куст слов, обычно относимых к разным основам, как-то: ведун, ведьма; вежа – сторожка; вежа, вежда – знающий; невежа, невежда – не знающий; вежа, вежда – веко и т.д. Трубачёв опрометчиво утверждает, «что индоевропейский язык, как видно, не знал единого абстрактного термина «знать» (Трубачёв, 1959,с.157). Он исходит из корневой разницы немецких kennen «знать» и wissen «знать». Можно уверенно утверждать: такого не могло быть, чтобы в индоевропейском языке не было слова, которое появляется одним из первых в любом языке. Речь идёт о понятии, без которого никакой язык невозможен, а если было понятие, значит, было слово. В немецком есть kennen и wissen, в русском «знать» и «ведать». Последнее и есть то самое индоевропейское слово в своей основе. (См. весть, ведун, ведьма, ведь, вежа, вежда, вежливый).

Возьмём слово весна. Как пишет Преображенский, «индоевропейских основ две: vesn (санскритско-славянская) и vesr (латинская и проч.)». Это свидетельство того, что славянские языки являются, наряду с санскритом, столбовыми индоевропейскими. На санскрите весна vasantá. Мы поняли бы друг друга (см. весна). Русское веять, древнерусское веяти, на санскрите vā́yati, по-немецки wehen. Древнерусская, русская, санскритская формы почти совпадают, немецкая более изменённая по сравнению с индоевропейской основой (см. веять). Санскритское vártanam = русское веретено: одно слово, для взаимного понимания переводчик не нужен (см. веретено).

В русском языке до сих пор сохранился в чистом виде один из древнейших корней индоевропейского языка —вен-: венок в диалектах называется вен. На базе этого корня образованы латинские venus «половая любовь», вена (кровеносный сосуд), теоним Венера, русские вена, вено, венец, венок, венчать, венчик, вениса, веник, вентерь, вино и т.д. Корень означал прочную связь, изначально кровнородственную, в нём слиты смыслы «связь» и «кровь».

Индоевропейский корень слов, означающих верх, восстановленный Фиком (*uers при u краткой, произносимой как v: «верс»), — это почти один в один праславянское слово верес «верх». (Fik, I,132). Даже санскритская форма várṣma «верх» — уже изменённая. Становится понятно, почему Фасмер игнорировал выводы Фика, крупнейшего немецкого специалиста по индоевропейской компаративистике. Аналогичная ситуация с одним из первичных индоевропейских корней *ueid, *uid (u краткое, звучит как v, т.е. «веид», «вид»), который полностью сохранился в русском вид (а также во всех славянских языках, на редкость одинаково), тогда как в других языках первичная лексема подверглась переиначиванию. Корень тоже восстановил Фик, но Фасмер его проигнорировал (см. вид, видеть).

Русское весь «сельская община, деревня». Есть в санскрите (vesa, vis «дом, жилище»), авестийском, в котором тоже почти русское по форме и смыслу: vis «община, деревня, дом». Очень близкие формы в древнепрусском и в литовском. В латинском vicus «посёлок, деревня, община в городе». Отсюда, как пишет Преображенский, германские формы типа древнесаксонской wic («вик»). По палеолингвистическим данным получается, что формы с –s— первичны относительно форм с –k-. Здесь санскрит, авестийский, древнепрусский, древнерусский, литовский, который, согласно обоснованному мнению Соссюра, древнее латинского по диахронии, т.е. ближе в индоевропейским корням. Тем не менее, немецкие лингвисты «реконструировали» в качестве якобы исходной основы *uik с кратким u, т.е. «вик». Это яркий пример тенденциозности, почему я утверждаю, что большинству «реконструкций индоевропейских основ» от немецких грамматиков-националистов верить нельзя ни на йоту, ибо редко где не соврали в своём стремлении представить германские формы древнейшими. Формирование понятия весь связано с образом Мирового древа, который переносился не только на Мироздание в целом, но и на общество и на семью. Первобытный род представлялся в следующем виде: предки – корни, взрослые – ветви, дети – цветы и плоды. Ствол – это Род, порождающий и соединяющий с предками-корнями, живыми в ином мире, в Нави. Отсюда название родовой общины в форме собирательного имени весь, которое происходит диссимиляцией от *ветесь, т.е. «совокупность ветвей» (собирательное существительное). Ведическое мышление было организменным. Это была основа мировоззрения, к сожалению, утраченная, ибо, когда люди перестали мыслить предков в числе живых, произошло ментальное усыхание и отмирание корней Мирового древа и оно пало, ибо не может стоять без живых корней. Отсюда «мировая тоска», чувство сиротства цивилизованных людей и неизбывные, наивные желания «оживить мёртвых», воплощённые в неоязыческих исканиях в рамках христианства, подобных «философии Общего Дела» Фёдорова. (Само христианство с Воскресением мёртвых – порождение этой тоски). Впоследствии понятие весь – род было перенесено на сельскую общину, потому что изначально в сёлах жили члены одного рода. Слово появилось на Русской равнине в индоевропейском этническом ядре до ухода индоариев, о чём говорит поразительное сходство санскритской, авестийской, древнепрусской, литовской, древнерусской форм. (См. ветвь, весь I).

В индоевропейских языках есть параллельные образования, означающие «внутренность», «чрево». Например, в литовским vedaras «рыбные внутренности», в латышском veders «чрево», в древнепрусском weders то же, в санскрите udaram то же. Черных считает их «более поздними (вместо первоначального сосуд)» «даже в древнеиндийском». В славянских языках данный корень выражает именно понятие «сосуд» (ведро), т.е. славянские слова являются носителями наиболее ранней семантики. Меня это не удивляет: именно славяне являются ортодоксальными индоевропейцами, этническим ядром, оставшимся на территории, где сложился индоевропейский этнос, тогда как все другие, включая индийских ариев, — это те, кто ушёл. Т.н. «германцы» — это вообще пришлые из азиатских степей разноязычные этносы (см. Тен, 2020,сс.36-57).

Кстати, косвенным, мелким, но выразительным штрихом в пользу этого мнения является форма ёмкостей, в которых славянки и немки носили воду. Славянское ведро – расширенный конус – идёт от дерева. Из открытых водоёмов славянские женщины умели черпать воду вёдрами, не снимая с коромысла. Умение носить воду коромыслами в достаточно «распахнутых» ёмкостях, из которых вода так и норовит выплеснуться, не расплескав ни капли, при том, что вёдра на концах коромысла совершают циклические движения, было особым искусством славянских женщин, которое формировало особую грацию, отличную от грации горянок, носивших воду в узкогорлых кувшинах на плечах или негритянок, индусок, носивших её на головах. Это особые движения шеи, плеч, талии, бёдер, тазовых мышц. При выборе невест наблюдали, как девушка носит воду: легко или натужно, расплескивает или нет; если тужится и расплескивает, то такую ватруху не сватали. С этим связано множество примет и все, между прочим, верные (вплоть до «точно так же расплещет добро из дома»). В Германии вёдра были цилиндрами или имели форму конуса, расширенного книзу, потому что немки не пользовались коромыслами, носили воду в руках, как мужчины, поэтому не приходится говорить о какой-то «особой грации немецких женщин» («грация немецкой женщины» – это оксюморон). Такая форма идёт не от дерева, а от кожаного бурдюка, такими вёдрами пользовались и в казахских степях.

Этимология слова втулка — повод напомнить о славянском происхождении корня тул— в значении «убежище, вместилище», который содержится во множестве топонимов по всей Европе от Тулы до Тулузы и Тулона. Отсюда тулово сосуда и туловище человека; тул «колчан для стрел»; тулия, тулея – трубка наконечника, в которую всаживали древко; глагол тулитися «скрываться, укрываться» (Срезневский, III,1036). Отсюда тулья шляпы и древне-верхненемецкое tulli «трубка»: одно из тысяч славянских слов в германских языках. У Фасмера слова втулка нет. Корня испугался?

О потрясающей древности славянских языков говорят даже типичные ошибки произношения. Например, происхождение слова винт («народное хвинт», как уточняет Фасмер) является следствием архетипической «ошибки» носителей русского языка. Считается, будто это слово происходит от немецкого Gewinde «резьба». Якобы, заимствование нач. 17в. Но в нач. 17в. немецких заимствований в русском почти не было. Понятие «резьба» слишком отвлечённое, чтобы простые люди, не знающие немецкого языка, сами образовывали от него слово винт. Должны были быть переходные формы от «гевинде», а их нет. К тому же «форма винт возникла, надо полагать до нач. 17в.», потому что тогда было уже несколько производных от винт: винтовал, винтовка, винтовать» (Черных). Фасмер и Ко нашли «выход»: мол, через польский. Но в польском винт «шруба». Слово вообще изолировано: только в русском, болгарском (где из русского), украинском (гвинт, близкое русскому простонародному хвинт при глухой украинской г-). Откуда же слово винт? Необходимо обратить внимание на народное хвинт. Истинная фонема, скрытая под хв-, может быть ф-. Дело в том, что русские фонему ф дискриминировали. Филю называли «Хвиля» (вспомним толстовского «Хвилипка»), «фартук» называли «хвартук», «форточка» — «хворточка» и т.д. Все слова на ф-, в русском языке заимствованные. Заменяя ф— на хв- в словах с нейтральным значением, русские люди педалировали её в негативных коннотациях. Например, как только появилось слово «хулиган», его тут же переделали в «фулюган». Традиционно много слов на ф в ненормативной лексике («на фиг», «фигня», «фуфел», «фефёла», «фуфло», «фордыбачить», «фаговаться», «фарцевать» и т.д.). Здесь русский большой этнос, включая украинцев и белорусов, проявляет себя как очень древний народ, ибо это архетипическое отторжение, берущее начало в антропогенезе. Дело в том, что артикуляция фонемы ф требует выставления верхней челюсти на нижнюю губу, а это зоологический знак неприятия и угрозы, не случайно интернациональным междометием отторжения, неприязни, отвращения является «фу». Далеко не всегда народ вместо в— произносит хв-. Никто не говорит «Хвадим» вместо Вадим, «хвожатый» вместо вожатый, «хвера» вместо вера. Там, где вместо в— настойчиво произносится хв— следует подозревать изначальную ф-. Это моё небольшое открытие в языкознании, о котором говорил в докладе на XII Всемирном Конгрессе по истории языкознания. (Ten, 2011, p.146,147; на русском: Тен, 2011,с.576-579).

На самом деле, винт является русской новацией от финт, а это слово пришло из Италии. «Финт» и глагол «финтить» возводят «в конечном счёте к латинскому fingere «прикасаться» (Черных, статья финтить). В основе латинское finger «палец». И сейчас в русском винт=палец. Говорят: «вставить палец», имея в виду винт. Слово «финт» или «финте», которое есть в современном итальянском, пришло на Русь с итальянскими мастерами в 15-16вв. Было переозвучено вначале в хвинт (ф>хв), потом в винт и уже в таком виде появилось в письменных источниках в нач. 17в. Об этом говорит хронология появления, а также изолированность слова. Кстати, по-немецки винт Schraube. Относительно происхождения немецкого слова возникают вопросы: а не славянизм ли это? От славянского «сруба»? В польском, белорусском «шруба», в др. славянских языках подобные исконные формы. Первые винты были срубленными деревянными. Да и металлические представляли собой обрубки кузнечной проволоки. Уверен, что немецкое «шраубе» заимствовано от «шруба» западных славян.

О наречии вон Фасмер пишет, ссылаясь на Зубатого и Гуйера: «Вероятнее всего, родственно др.-инд. vánam «лес»…vánē «в лесу». Славянское слово, близкое санскритскому, является более древним по фонетическим признакам, чем немецкое ohne и родственные слова других языков. Прямой фонетической связи санскритского и немецкого слов нет, а через славянское она прослеживается: «ван>вон>онэ» (кстати, сюда же и греческое «авен»). Наиболее близкая аналогия санскритского vrajaayati («вражаяти») «изгоняет» наблюдается с русским враже, учитывая, что слово враже, враг происходит от того же смысла, что и в санскрите (см. враг).

Международное вира-майна до сих пор не имело надёжной этимологии, которая оказалась возможна только на базе русского языка. Это выражение из лексикона древних новгородцев, строивших корабли (см. вира, вира-майна).

«Учёные старославянцы» и древнерусский язык

В случае, когда русское слово не удалось подвесить на немецкий крюк, среди лингвистов всегда найдётся хоть один, который срисует с потолка фразу «заимствовано из старославянского», как будто сговорились третировать древнерусский язык по очереди, отрицая исконность лексической базы и фактически представляя его языком без слов. Согласно тому, что этимологи написали совокупно, древнерусского языка не было. В Древнем Новгороде и Киеве люди говорили на дикой смеси болгарского с немецким, с примесями тюркских и финских слов. Эта невероятная, судя по источникам, картина суть современное состояние этимологии русского языка. Невероятная, ибо редко на каком другом древнем языке имеется такое количество письменных источников, как на древнерусском при жанровом разнообразии, отражающем развитый характер письменности. Рядом можно поставить только Египет, Грецию, Рим, Китай, Японию, Индию. Не случайно Шлёцер, попав в русские архивы, грустно отмечал, что русские обладают невероятным богатством, а у немцев нет ничего, кроме «Стурлуссоновых бредней». Он прав: древнегерманская письменность на исконных языках – явление мизерабельное по количеству и жанрам. Отсутствие этимологических ссылок на неё обусловлено тем, что цитировать нечего.

На старославянском, конечно, поболе, но тоже скудно. В самом полном 4-томном Словаре старославянского языка (ССЯ в 4тт.), изданном Чешской академией наук, приведен 91 источник. Из них 30 (самая большая группа) – это древнерусские, отнесённые сюда непонятно почему. Самый ранний – Остромирово Евангелие 11в. – написан на «старославянском изводе древнерусского языка». Язык древнерусский, хотя некоторые слова начертаны по старославянской «моде», например, много щ вместо ч. Непонятно, зачем в старославянский фонд занесены все другие, например, написанный в Москве «Апостол» 15в. Похоже, что у «братушек» с базой источников проблемы, вот и «добивают» русскими и при этом третируют Русь. В Болгарии звучат заявления переименовать «День славянской письменности» в «День болгарской письменности»: якобы, никакой иной славянской письменности, кроме болгарской, не было в древности: всё на староболгарском, он же старославянский. Сколько всего наскреблось нарративов болгарского происхождения? Пятнадцать. А Чешского (богемского)? Два, из них один под вопросом. Два, Макс! В Древнерусском словаре Срезневского перечислены полторы тысячи источников. При таком богатстве нам надо защищать Древнюю Русь уже и от агрессивно-лживых «братушек», одержимых манией величия. При том, что в прошлом величия не было, а сейчас это писк из-под американско-германского сапога, согласно закону компенсации: Запад нас за блох держит, так будем Русь кусать, мелко досаждая.

Большинство рукописей, бесспорно являющихся старославянскими по языку и происхождению, очень фрагментарны. Подавляющее большинство ссылок (у Фасмера почти все, за редким исключением) делаются на т.н. «Супрасльскую рукопись» 11в. Единственная достаточно объёмная старославянская рукопись (285 листов), представляющая собой неполные мартовские Минеи, была найдена М.К. Бобровским в Супрасльском православном монастыре в Гродненской губернии на территории тогдашней России. Бобровский передал часть (118 листов) «для изучения» словенскому лингвисту Е. Копитару по доверию, но, видимо, «братушкам» доверять нельзя. Рукопись со статусом мирового наследия до сих пор остаётся в Любляне незаконно. Должна принадлежать России, как правоприемнице через СССР Российской империи (долги-то за империю выплатили) или православной церкви. По происхождению рукопись откуда-то с Балкан. Следующие 16 листов были выкуплены А. Бычковым и хранятся в РНБ в Петербурге. Остальные 151 находятся в Польше. Если бы не Супрасльские Минеи, то тему «старославянский язык» в плане этимологии пришлось бы закрывать: почти весь словарный фонд – из неё.

Даже если ориентироваться на «раздутый» включением древнерусских рукописей «старославянский языковой фонд», то даже здесь этимологи налгали и напутали изрядно.

Например, глагол возразить. «Заимств. из ст.-сл. яз.», — выдал Шанский. Не знаю, где он нашёл, но я, перерыв самый полный Словарь старославянского языка (ССЯ в 4 тт.), данный глагол не нашёл. А вот в древнерусском эта лексема бытовала, начиная с самых ранних времён, во всём разнообразии форм глаголов и существительных. И корень переврали вслед за Фасмером, который написал: «возрази́ть — от рази́ть». В древнерусских источниках: взъразити = въздразити, възражати = взъдражати (Срезневский, I,368). Отделив приставку въз-, получаем истинный корень драз-/драж-. Была также возвратная форма въздражатися, говорящая о развитости духовной жизни: себе тоже потребно возражать, подавляя гордыню («потребьно есть воздражатися»). Бытовало также существительное въздражание (Срезневский, I,352). Управление было не «кому-то», а «кого-то»: «въздразить кого-то». Это слово того же корня, что раз-драж-ение, раз-драж-ать. Начиная с Фасмера, все лингвисты повели себя, как маргиналы, уцепившиеся за самое первое созвучие «разить», пришедшее в голову немца, знавшего русский язык, как неродной. Самый страшный грех: лингвисты в угоду своим фальшивым этимологиям переиначивают толковые значения слов, выработанные народом в течение тысячелетий (см. возражать).

Вопреки. «Заимств. из ст.-слав. въпрѣкы, прѣкы (Супр.). Ср. русск. поперек», — кратко написал Фасмер. Похоже, для Фасмера, все древнерусские слова «заимствованы из старославянского», если подобные формы есть в Супрасльской рукописи. Древнерусские источники его не интересовали, ссылки на них, как правило, вторичны и крайне редки. В древнерусских слово – в ПВЛ под 987г. (Ипатьевский, Лавреньевский, Радзивилловский списки). Фасмер пишет, что въпрекы – это сложение предлога въ и прѣкы. Отсюда следует, что вначале предлог и корневая лексема должны были употребляться раздельно, а потом произошло слияние. Именно такая картина наблюдается в древнерусском: вначале въ прѣкы, потом въ прѣки, потом въпрѣки. (Срезневский, II,1657; I,397). В древнерусском это слово с историей, что, принимая во внимание также хронологический фактор, свидетельствует против заимствования. В Супрасльской рукописи слово уже слитое и позже, что ставит вопрос: а не заимствовано ли из древнерусского?

Возраст. «Заимств. из цслав. вместо исконнорусск. взрост; см. Поливка», — пишет Фасмер. Шанский повторил, за ним Крылов. Независимо от того, что навыдумывал «братушка» Поливка, на которого сослался Фасмер, первоисточники говорят следующее. В старославянском языке не было слов возраст, възраст, възрост, возрастъ. В Словаре ст.слав. языка есть только частица възр— без примеров (ССЯ в 4тт.,I,294). В древнерусских нарративах възрастъ, възрасти, възрастити, възрастати, възрасту, възращу, — начиная с древнейших, десятки раз. Все смыслы сохранились до сих пор, изменились только формы приставки и окончания неопределённых форм глаголов. А вот формы взрост как раз не было. Слово возраст – исконное русское, на редкость хорошо сохранившееся с древнерусских времён, где звучало как възраст и означало то же, что сегодня.

Цыганенко в статье влияние пишет, будто глагол влиять заимствован из старославянского. Глагол влеяти, влияти – с 11в. во многих древнерусских рукописях. На старославянском только в одном памятнике 15в. (ССЯ, I,303). Цыганенко всё поставил с ног на голову: глагол древнерусский, в старославянском заимствованный. Упёртые «старославянцы» тоже начнут когда-нибудь интересоваться первоисточниками или так и будут лепить «заимствовано из старославянского» в надежде, что никто не проверит, даты не сопоставит? А ведь и правда: не проверяли, не сопоставляли (см. влияние, влиять).

Семёнов, который переписал чужие словари (в основном, Черныха) с ошибками и одной нудной добавкой «от себя» «заимствовано из старославянского», даже слово волк объявил заимствованным, хотя древнерусская форма повторяет один в один праславянскую, а старославянская нет, и источниками факт заимствования не подтверждается (см. волк).

О слове волколак Фасмер пишет: «Первая часть — волк, вторая тождественна цслав. длака «волосы, шкура», сербохорв. дла̏ка, словен. дláka». Фасмер не даёт ссылку, где он нашёл в церковно-славянском, он же старославянский, он же староболгарский слово длака в значении «шкура». Это его фальшмахерская выдумка от современного сербского дла̏ка. Перевод этого дла̏ка, а также словенского дláka он тоже скромно опускает. Эти слова означают волосы, человеческие волосы, не имеющие никакого отношения к волчьей шкуре (родственны русскому «долгий»: «долог волос»). В старославянском языке слова длака нет совсем (не зря Преображенский сомневался, он его тоже не нашёл). В словаре после «диевь» идёт «длань» (ССЯ в 4тт.,I,486). Фасмеровская этимология это, — не побоюсь резкого определения, — лажа (нормальное слово, означающее «пустое»). Слово волколак – исконное, русское, его происхождение объяснил Даль: «волкодлакъ, волкулака (от волк и кудла, т.е. волчья шерсть?)». (1880,I,237). Даль скромно поставил знак вопроса, но другой этимологии просто не существует. Кудла, кудло, кудлатый (лохматый) – это русизм (в широком смысле), даже в польском заимствовано (Фасмер, кудло).

Черных пишет о слове волокно: «Старославянское влакъно (без ссылки, — В.Т.). В письменных памятниках древнерусского языка не встречается. В словарях волокно отмечено только с 1780г.». Согласно источникам, всё ровно наоборот: в старославянских влакъно не встречается (в ССЯ в 4тт. после «владети» идёт «влас-»; I,198). В древнерусских есть (Срезневский, I,270).

Даль конкретно указывает в статье влечь, что «церковнославянская» форма влещи, тем самым отличая её от русской влечь. (Даль, 1880,I,217). Фасмер почему-то приводит не влещи, а другую «старославянскую» форму влѣшти, ссылки, где взял, не даёт, но в словаре старославянского языка её нет (СCЯ в 4тт). Оснований считать глагол влечь, влеку заимствованным из староболгарского нет, учитывая эти факты, а также следующий: в языках западных славян такие же неполногласные формы с –ч, как в древнерусском. Праславянские формы были скорее твёрдыми, как древнерусские, а южные славяне смягчили: печи стало пещи, влечи стало влещи и т.д. Это своего рода симплификация произношения, которая в Новое время наблюдалась в т.н. чалдонских говорах. Это не единственный случай. В статье верещать Фасмер указывает «ст.-слав. врѣштати» без ссылки, откуда взял. Самая ранняя форма в древнерусском врѣщати (летопись под 995г.; Срезневский, I,322). А вот фасмеровскую «ст.-слав. врѣштати» в самом полном словаре старославянского найти не удалось (ССЯ в 4тт.).

Вития «говорящий на люди» считается заимствованием из старославянского (Фасмер, Шанский, Крылов). Как во многих подобных случаях, бездоказательно: «учёные» настолько учёны, что не трудятся приводить первоисточники, полагая, что им должны верить на слово. Но как верить, если врут на каждом шагу? На самом деле слово, которое ещё в 18в. писалось как ветия происходит от древнерусского вет «совет». В старославянском слова вет в значении «совет» не было (см. вития). «Этимологизируя» слово враг называют в качестве праславянской полногласную форму *vorg и при этом, – «заимствовано из старославянского». Если исходить из этого, то древнерусская полногласная ворогъ – первична относительно староболгарской неполногласной врагъ. Получается, что скорее можно говорить об обратном заимствовании. На самом деле ворогъ и врагъ – слова древнерусские, имевшие знаковые различия, которых не было в старославянском, что говорит о большем семантическом богатстве древнерусского относительно старославянского (см. враг).

В статье о приставке воз— Фасмер пишет: «Розвадовский ввиду вост.-лит. ažu считает исходной формой *възъ, что, однако, не подтверждается древнейшими старославянскими примерами». Какими «древнейшими примерами»? Или Фасмер считает старославянский, он же староболгарский язык, «древнейшим» относительно древнерусского и его источником? Это же маргинальное, уличное восприятие. Так наивно полагают толпы ничего не понимающих в исторической лингвистике людей, — неужели Фасмер в этой профанской толпе? Примеров он не приводит. Обращаемся к словарю старославянского языка: приставка въз, възъ есть, выделена в словаре, приведены сотни слов с ней (СCЯ в 4тт.,I,246-298). Удивительно, что великий лингвист их не заметил. Фальшмахерские выкрутасы, а не наука. (Кстати, не наивные, а с целью подвести под германизм: не хочется отдавать первенство основе с z, потому что она негерманская). Далее, внимание: утверждение об отсутствии «старославянских примеров» не помешало Фасмеру отнести почти все слова русского языка с приставкой воз-/вос— (древнерусский аналог въз-) к «заимствованиям из старославянского»! (См. воздух, возмездие, вознесение, возникнуть, возраст, восклицать и т.д.). Каковы же выводы о происхождении приставки воз-/вз-/вос? «Происхождение слав. vъz-, лит. už из и.-е. *ups : *up, англос. upp маловероятно, вопреки Мейе», — пишет Фасмер. С одной стороны, Фасмер вроде бы опроверг негодную этимологию славянского въз- от германского корня. С другой — всё-таки признал в качестве «индоевропейской» основу *ups. В итоге позиция Фасмера такова: индоевропейская база *ups, но славянское vъz-, литовское už не отсюда, а откуда, — Бог весть (см. воз II). Товарищ Фасмер, Вы большой учёный, в языкознании знаете Вы толк. В др. этимологических словарях ничего нет о приставке, хотя это – одна из важнейших вневременных констант русского языка. Не способна отечественная лингвопрофессура думать и анализировать без указивок со стороны. Этимология от «упс» невероятна, а самим разобраться мозги мешают.

Приставка въз-/воз-/вос— общеславянская, причём, именно в древнерусском она проявила невероятную словообразовательную активность: в древнерусском бытовали более 1000 слов с ней (Срезневский, I,336-374). В старославянском было примерно вполовину меньше (ССЯ в 4тт.,I,246-298). Русские создавали новые понятия с приставкой въз-/воз-/вос— на базе буквально каждого смыслового слова. Интересно, что в словарях Преображенского и Черныха отсутствуют все слова с приставкой воз-, кроме слова воздух у Черныха. В русском языке сотни таких слов. Преображенский и Черных не могли их не заметить. Немецкие фальшмахеры почти все русские слова с приставкой вз-/воз-/вос— объявили «заимствованиями из старославянского», т.к. в болгарах врагов не видят, а Русь – единственная славянская сверхдержава, — извечный враг на подсознательном уровне, русский язык необходимо унижать всеми возможными способами, даже используя «братушек». Видимо, Преображенский и Черных должны были либо поддержать господствующую тенденцию, либо пойти против неё при этимологии сотен слов. Они выбрали молчание премудрых пескарей.

Вот пример вопиюще неверной этимологии от Фасмера. «Воспаление – воспали́ть, ввиду наличия вос- заимств. из цслав. См. пали́ть». С этим словом «классик» сел в лужу всем, чем мог. Во-первых, грамматическая ошибка, характерная для автора, не являющегося носителем русского языка. Глагола «воспалить» в русском языке нет, есть только возвратная форма воспалиться (о нарыве). Ошибка тем более грубая, что влечёт за собой неверную этимологию, вызывая ассоциацию воспалить/запалить. Во-вторых, данная версия – дань фальшмахерской традиции считать все русские слова с приставкой воз-/вос- заимствованными из староболгарского языка, не утруждая себя конкретными проверками. Слова воспалить не было в старославянском языке. Его нет в самом полном Словаре старославянского языка ни с вос-, ни с воз-, ни даже с въз-/въс-. (ССЯ в 4тт.). Третья ошибка Фасмера в том, что воспалить (ся) не от палить, это маргинальная версия по внешнему созвучию. Там другая семантика и другой корень, фиксируемые по источникам (см. воспаление).

Вот пример рептильного следования по фальшмахерским направляющим уже в собственно русском сегменте лингвистики. «Восстановить — Заимствование из старославянского, где образовано от глагола становить — «ставить» (Крылов). Обычно Крылов переписывает у Шанского, если у того нет, то у Фасмера. Этого слова в словниках Шанского и Фасмера нет. Крылов решил проявить самостоятельность. На самом деле это никакая не самостоятельность, а рептильная версия по ложному алгоритму, заложенному немецкими фальшмахерами: автоматически считать все русские слова с приставкой воз-/вос- заимствованными из староболгарского языка, не утруждая себя конкретными проверками. Глагола становить — «ставить» в старославянском языке не было. Слово древнерусское, и семантика изначально иная: воскресить, а не «ставить» (см. восстановить).

В староболгарском языке вообще не было полногласных воз-/вос-, они все русского происхождения. Даже заимствовав русское восторг, болгары переделали его в неполногласное възторг (см. восторг).

Ещё одна доведённая до абсурда этимологическая традиция — записывать все слова с признаками неполногласия в «заимствованные из старославянского». Даже спортивный термин вратарь, появившийся в 20в., — и тот, якобы, — «из церковнославянского»! Ситуация с ним описана выше, не буду повторяться, но подобных примеров много. Это не научное мышление и даже не мышление вообще. Это рефлекс на животном уровне: если неполногласие – значит, из старославянского! Между тем, неполногласие в древнерусском часто является независимым следствием падения редуцированных, когда на место ъ или ь не вставала гласная.

При этимологических изысканиях старославянский язык предстаёт как вторичный относительно древнерусского. Это и только это соответствует историческим и археологическим сведениям о расселении славян. Об этом я написал во Введении к т.1 (Тен, 2020,сс.24-29,67-69). Здесь считаю необходимым привлечь выводы самого авторитетного болгарского лингвиста, т.к. речь идёт о староболгарском языке. «Принимая во внимание сведения, почерпнутые у древних писателей, соображения языкового порядка, а также археологические и этнографические данные, мы можем установить, что некогда славяне населяли область приблизительно между р.Одрой и верховьями Оки и Дона, на север от Карпат и на юг от Балтийского моря. Эта территория может быть обозначена термином «прародина славянских языков». На этой территории говорили на славянском языке-основе, или на праславянском языке». (Георгиев, 1956,с.44). Это территория Русской равнины между Одером и Тулой. Георгиев ошибся с западной границей, т.к. всё южное побережье Балтийского моря было славянским: нынешний Шлезвиг – это бывший Слезвик, Ольденбург – Старгород, Гамбург – Самбор, Лейпциг – Липецк, сюда же Любек и т.д. Даже основоположник норманизма Шлёцер помещает «Руссию в первоначальных ея границах» на южный берег Балтики (Шлёцер, Нестор, Разд.II, п.10-13). В 18в. в Германии ещё никто не отрицал, что северные немцы живут на бывших славянских землях. Однако, в данном случае это неважно, важно следующее: Болгария не входит в область праславянского языка. Его носители пришли сюда с севера. Часть этого народа осталась на исконной территории, это «лужичане» или «сорбы», живущие на р.Спреве (немецкое переозвученное название «Шпрее»), на которой стоит Берлин, бывшее славянское поселение. На юге праславянский язык смешался с фракийским (который был балто-славянским), иллирийским, испытал большое греческое влияние, а потом ещё и тюркское, т.к. булгары – это тюркоязычное племя, перекочевавшее с Волги. В смешении культур победила славянская, как самая сильная, что само по себе честь, ибо у фракийцев, иллирийцев, булгар были богатые культуры. Славянский язык, ныне называемый «староболгарским», «древнеболгарским», «старославянским» победил, но это не столбовой славянский язык: это язык славян, смешавшихся с местными народами, а потом покорённых тюркоязычным племенем. А вот древнерусский – это столбовой язык, прямой преемник праславянского.

Этимология подтверждает эти выводы по знаковым словам сакрального словаря. Например, ведьма, ведьмак. Интересно, что при отсутствии прямых параллелей в балтских и южно-славянских языках, есть параллели в древнепрусском (вайделот колдун, жрец), санскрите (видья «сакральное знание», vḗda «я знаю»). Возникает вывод о более тесном языковом родстве древнерусского и древнепрусского, чем древнепрусского и балтских языков, что, кстати, подтверждается специалистами по Пруссии, утверждающими, что не было балтского племени «пруссы», было славяно-балтское. (см. напр. Петроченкова, 2016). Особо интригует факт отсутствия этого куста в южно-славянских языках. У меня один ответ: сакральный характер понятия. Речь не о бытовом, а о тайном знании. Это термин из закрытого лексикона посвящённых. Герметическое знание – ведание, ведь, ведовство, ведьмовство было особо развито в древней Пруссии, у носителей санскрита, у северных славян (рюгенских славян, предков русских, считали главенствующими над всеми славянами как носителей герметических знаний, ведунов, — Адам Бременский, IV, 18; в Древнюю Грецию ежегодно доставлялись особой процессией «превосходных» гипербореев «святые дары Севера», — Геродот, IV,33). Южные славяне являются мигрантами с Севера, не принесшими с собой древнее славянское герметическое знание и связанные с ним термины. Ситуация с кустом ведун, ведьма выявляет значение древнерусского языка как столбового среди славянских и среди индоевропейских языков. См. ведать.

С другой стороны ряд слов есть в восточно-славянских языках и в южно-славянских, но отсутствуют в западно-славянских, например, встреча. Это тоже свидетельствует о древнерусском языке, как центровом, откуда исходили языковые волны. В древнерусском и старославянском есть слово выя «шея», но глагол, породивший это слово, в старославянском отсутствует, в древнерусском есть (см. выя).

Кстати, анализ слов куста видеть/видать подводит к понимаю истинного отношения древнерусского и старославянского языков. Слово виждь традиционно считается архаичным и старославянским. Даже самый добросовестный этимолог П.Черных называет эту форму «старославянской». Называет, но здесь же приводит все формы, зафиксированные в старославянских рукописях (со ссылкой на солидный источник): видети, видом, видомые, видим, видимые, видение, видьць, видъ, видьнъ. Форм с –ж— нет. Как это понимать? А вот в древнерусских текстах, начиная с самых древних, с 11в.: вижю, вижу, вижа («вид»). (Срезневский, I,254-257). В старославянском 1 л. ед. ч. было видом. Формы с –ж-, кроме древнерусских, есть в балтских языках, лужицких, польском, т.е. в северных. Есть в современном болгарском. Например, виждам «вижу» при том, что в староболгарском, он же старославянский, —ж— не было. Возможно, появилась под влиянием русского? Мы привыкли считать пушкинское патетическое «и виждь и внемли» старославянским, т.к. это из «высокой лексики». И вдруг сталкиваемся с исторической фонологией, меняющей представления. Так откуда же это виждь, если в старославянском не было –ж— форм? Вообще не было форм глагола видеть с шипящими. Возможно, мы недостаточно учитываем тот факт, что древнерусские тексты писались на древнерусском языке, на старославянском были только церковно-служебные? И что виждь – это древнерусское, а не старославянское? Загадок добавил Фасмер. Он приводит литовское «véizdžiu, veizdė́ti «глядеть, смотреть», которое образовано от стар. veizdi, veizd «смотри!». В старом литовском было «вейжд!» – «смотри!». Литовский язык 16в. по диахроническим признакам древнее латинского языка 3в. до н.э., читай: ближе к индоевропейским истокам. (Соссюр, 2004,с.195). Литовский времён Годунова древнее, чем латинский времён Ганнибала. И в нём было «вейжд!» – «смотри!». А в древнерусском было виждь. Не случайно нет сведений о языковом барьере в Великом княжестве Литовском, где государственным языком был древнерусский. Литовцы и русские понимали друг друга не хуже, чем сейчас русские и украинцы, ибо древнерусский – это тоже близкий к индоевропейским истокам язык, не случайно в нём столько слов и грамматических форм, близких санскриту. Балтские аналоги на –ж-, почти тождественные древнерусским, позволяют утверждать, что форма с –ж— в самом деле является древнейшей, возникшей в пору балто-славянского единства. Первичной формой было что-то похожее на *виждати или, ближе к литовскому, вейждати. В язык южных славян слово пришло из языка северных, т.е. древнерусского.

Древнерусский не испытывал значительных влияний вплоть до принятия христианства, когда он испытал греко-византийское и старославянское влияние. Первое связано по большей части с калькированием сакрально-исторических понятий. Второе было скорее фонационным, чем лексическим. Старославянский (староболгарский) влиял не столько в заимствовании слов, сколько в произношении, ввиду того, что на этом языке велись церковные службы. Это был «мёртвый», сакральный язык на Руси. В подобных случаях надо говорить о влиянии на произношение, а не о заимствованиях слов. Дворяне 19в. произносили русские слова с такой французской назализацией, что крестьяне понимали их с трудом, но это не означает, что от этого русские слова превратились в «заимствованные из французского». Почти все «старославянские заимствования» в живом языке при анализе первоисточников оказываются либо недоказуемыми, либо «заимствованиями наоборот», — из древнерусского в староболгарский. Упускается фактор великодержавности Древней Руси, которая влияла на малые славянские народы гораздо сильнее, чем они на неё.

Например, влага. «Заимствовано из цслав., ср. ст.-слав. влага. См. воло́га», — пишет Фасмер, третируя древнерусский язык по инерции патологической ненависти ко всему русскому. На самом деле слова влага и волога являются исконнородственными, заимствования, как такового не было. Средневековые русские под влиянием церковнославянского неполногласия часто опускали гласные, но это не значит, что они заимствовали из староболгарского. Более того, можно говорить о том, что в староболгарском это слово из древнерусского, как первоисточника, т.к. древнерусская форма ближе к истокам. «Общеславянская форма слова *volga; корень volg-» — пишет Черных. Т.е. история слова такова: вначале праславянская полногласная форма, сохранившаяся в древнерусском и в диалектах русского, потом старославянская неполногласная, потом неполногласная русская под влиянием старославянского произношения. Эта история в очередной раз доказывает столбовой характер древнерусского языка в системе славянских языков, поэтому удивительно постоянство, с которым авторы ЭССЯ, коллектив Института русского языка, при реконструкции праславянских корней берут за основу западно-славянские или южно-славянские формы, третируя древнерусские, в силу чего большинство реконструкций команды Трубачёва недостоверны. Подход должен быть таким: праславянские корни в большинстве совпадают с древнерусскими. Во многих случаях древнерусские корни = индоевропейским. Например, влага: древнерусский корень волг— полностью совпадает с реконструированным индоевропейским корнем *uol-g (Черных, I,156). В корне u краткое, близкое к v: «волг». При всём скептическом отношении к подобному гипотетическому «корневыведению», ибо оно является плодом творчества, в основном, лингвистов германской школы, не могу не обратить внимания на то, что в данном случае не смогли предложить ничего другого, кроме индоевропейского корня, полностью совпадающего с древнерусским. Именно в силу антиславянской тенденциозности, подобные факты можно считать достоверными. Это маленькое, но убедительное доказательство столбового места древнерусского языка в индоевропейской семье, наряду с санскритом и литовским языком.

Безусловно, полностью отрицать заимствования из старославянского невозможно, но они определяются не чоховыми суждениями, а конкретным исследованием каждого слова по корням и нарративам, например, глагол вынуть, который считался исконным, как ни странно, оказался заимствованным из старославянского (см. вынуть). Заимствовано наречие всуе при древнерусском втуне. Южнославянскими по происхождению являются слова битва, витязь при древнерусских брань, бой, бояр (боярин), воин.

Русские до сих пор ментально привязаны к великому языку предков, одному из древнейших на планете. Русский язык возвращается к нему, как взрослый человек возвращается в отчий дом. Например, в 20в. появилось слово воображала – человек, вопринимающий себя в качестве высшего существа относительно других людей. В этимологических словарях слово отсутствует. В толковых словарях появилось только при Советской власти. Происходит от возвратного глагола воображать (-ся). В современном русском языке возвратная форма отсутствует, но в древнерусском была, причём, с семантикой, прямо выводящей на воображать из себя, искажая реальность. В Изборнике 1073г. говорится: «Еже въображатися и преображати виды» (Срезневский, I,393). В словаре Даля воображать/вообразить связано только с позитивными коннотациями, возвратной формы нет (Даль, 1880,I,245). Выходит, что в современном русском языке произошла рекапитуляция древнерусского значения на базе утраченной возвратной формы, которая имплицитно подразумевается в слове воображала, т.к. воображала – это тот, кто воображает себя тем, кем не является, — очень интересное явление. (См. вообразить, воображала). Появившееся в 90-е стрелка «встреча» загадочно, потому что происходит не от «стрела», семантически это невозможно. Отгадка – в древнерусском языке. Глагол ретити в древнерусском означал «побуждать», ретитися – «состязаться», ретовати – «стремиться», ретъ «рвение», «соревнование», «распря», ретъ (через ять) – «стрелка» в современном смысле («вытягалъ бояринъ мои Федоръ Андреевичъ на обчемъ рѣте Товъ и Медынь у смолнянъ»). (Срезневский, III,116,117,228). В словах встреча и стрелка (в значении «встреча») древнерусский корень рет- с метатезой (см. встретить).

В русском языке порой встречаются такие семантические тонкости, такие оттенки смыслов, которые вызывают восхищение его невероятной развитостью, разработанностью понятий. Подведите простого русского человека к двум внешне одинаковым грудам: песка и зерна. Спросите: где ворох, где куча? Внешне похожи, и то и то насыпано, но путать, где ворох, где куча нельзя. Не по-русски говорить «куча зерна» и «ворох песка», по-русски наоборот: ворох зерна, куча песка. Это не случайно, это от корней (см. ворох).

Антропологические, исторические открытия
на базе этимологии слов

Этимология на букву В продолжает подтверждать мои давние выводы о происхождении народов. Например, готское wōpjan «выкрикивать» является лингвистическим доказательством того, о чём пишу не впервые с 2013г.: готы – не германцы. Сколь угодно могут записывать их в «германскую группу», но по истории готы – не германцы, а родственники славян, кельтов, балтов, фракийцев. (Кстати, о чём до сих пор не писал: Геродот называет готов «фракийцами», причём, настойчиво, без сомнений, многократно, — Геродот,IV,93 и далее). Имена самых древних известных готов – славянские; германизмов в язык и именослов готы набрались ввиду сосуществования с германцами и ассимиляции (см. Тен, 2013,сс.20-26; Тен, 2020,сс.57-61). Русские различали готов и немцев даже в 12в., хотя к тому времени готский язык был уже мёртвым («А немцам и готам и всему латинскому языку платить по две куны от капи и от всякаго веснаго товара что кладут на скалви и продавше и купивше», — Срезневский, см. весить). Готское wōpjan, звучавшее при краткой ō как въпьяан – фонетический близнец древнерусской въпияти «вопить» и далеко от германских форм типа ûfo, ufr, авестийской ufyeimi. Сходство германских и древнеиранской форм говорят в пользу теории, что германцы – не европейцы, они – пришлые в Европу иранцы и туранцы (см. Тен, 2013,сс.350-375; Тен, 2020,сс.36-57). См. вопить.

Происхождение слов говорит о ландшафтной среде этногенеза. «Этимологизируя» слово верблюд Фасмер пишет: «древнее заимств. из готского ulbandus «слон». Данную этимологию приняли все, а Черных объяснил нужду в заимствовании: «Принимая во внимание, что верблюд – животное зоны сухих пустынь, чуждое фауне славянских стран, надо полагать, что слово это не славянское, заимствованное, вероятнее всего, из готского языка». Выходит, что «ульбандусная» этимология имеет одну причину, зоологическую: «верблюд – животное зоны сухих пустынь, чуждое фауне славянских стран». Надо полагать, среди готов верблюды стадами ходили. И даже не верблюды, — слоны, — ведь «ульбандус» это слон.

Вообще, этимологические изыски по поводу названия самого крупного жвачного животного очень странные. С простотой, которая хуже воровства, Успенский растолковал детям эти изыски, авторами которых являются немецкие грамматики: «Верблю́д. Ученые — шутники, только шутки у них своеобразные. Любимой шуткой этимологов является уверять непосвященных, будто «верблюд» и «слон» — одно и то же слово… Слово «вельблѫд» было переделкой готского «ulbandus»…Наши предки не видывали на заре своей истории ни слонов, ни верблюдов. Увидав впервые больших горбатых зверей, на которых ездили степные кочевники юга, они перенесли услышанное от готов «слоновое имя» на это диковинное существо: «А наверное, это и есть ульбандус»! Вот как «верблюды» и «слоны» оказались как бы «фальшивыми тезками». Опус напоминает дурную литературу в стиле фэнтези, но Успенский, ломая нормальное мировосприятие детей, к сожалению, не искажает «достижения науки»: всё по «классику» Фасмеру и иже с ним. В данном случае лингвисты допустили букет ошибок: логическую, зоологическую, историческую, семиологическую, фонологическую, текстологическую. Прежде всего, налицо логическая ошибка «подведения под итог» («телеологическая»). Нашли отдалённо похожее слово «ульбандус» в одном из других языков и начали подтягивать верблюда к нему фонологически, как к цели, придумывая гипотетические «переходные формы». Отсюда фонологическая и текстологическая ошибки. Самое древнее упоминание верблюда – ПВЛ под 1094г. «Полониша скоты и коне, вельблуды и челядь». Срезневский уточняет написание: «по другим спискам вельблюды» (выделено Срезневским, I,238). Т.е., вторая часть звучала как —блуд, -блюд. Фасмер, 7 немецких авторов до него и примерно столько же русских после него, исковеркали вельблуда: «реконструировали» якобы первичную форму без второй —л: *вълбод. К чему эти фантазии этимологов? А чтобы подтянуть к готскому «ульбандус», как к параноидально поставленной цели! Фонетически этот переход от «ульбандус» до верблюд сильно притянут за уши. Семантически – просто бред, ибо «ульбандус» — слон. С целью сделать конструкцию убедительней, лингвисты добавили своих измышлений в подтверждение того, что славяне, мол, не разбирались в видах животных и называли кого попало как попало. Мол, назвали же хоботного гиганта «слон», переняв тюркское название льва «аслан». Это тоже бред сивой кобылы, но это не мешает лингвистам при этимологии слова верблюд ссылаться на «слона», при этимологии слова «слон» – на верблюда. Ложь там, ложь здесь, но они друг друга поддерживают, в итоге две лжи – это одна правда, два минуса дают плюс, как всем известно из алгебраических правил евролингвистики, родной сестры европропаганды, дочки Геббельса.

Лингвисты – большие знатоки зоологии и ботаники, судя по тому, с какой лихостью они судят о животных. При этом маргиналами, рассуждающими о том, в чём ни в зуб ногой, они себя не считают. А вот тех, кто говорит, что многие русские слова прекрасно этимологизируются на славянской почве, включая верблюд, — считают маргиналами, снисходительно называя «народными этимологами». Приводят такие мнения походя, как не заслуживающие высокого внимания. «В славянских языках было сближено с велий», — пишет об «ульбандусе» Шанский. На самом деле велий – это истинная часть слова вельблуд, а с «ульбандусом» его сблизили в своём никому не нужном квазиязыке Фасмер и компания, включая Шанского. Почему бы этим зоофилологам не поинтересоваться верблюдом, как таковым, прежде чем о нём рассуждать? Они узнали бы, что это животное в Евразии появилось из Берингии. Что наплывы подкожного жира сверху изначально предназначались для сохранения тепла в приполярном климате. Что двугорбый верблюд уже совсем современного вида – один из самых многочисленных обитателей Северной Евразии во времена ледниковой фауны и даже позже. Что их дикие популяции до сих пор встречаются на Алтае, где зимой стоят продолжительные свирепые морозы. Что останки возрастом ок. 10 тыс. лет находят в Подмосковье, а на Дону и более поздние.

Наши «шутники» не только выдающиеся палеозоологи, они ещё и великие археологи. О славянах он точно знают, что им не более 1 тыс. лет и что предков у них не было. Во всяком случае, в Северной Европе и на Русской равнине. Между тем, самый древний известный на сегодня носитель типично славянской гаплогруппы R1a захоронен в Оленеостровском могильнике 11 тыс. лет назад, когда по Русской равнине стадами ходили верблюды. Слово велий в смысле большой относится к первичному словарю первобытных предков русских людей, обитавших на Русской равнине, как минимум, с мезолита (Тен, 2013, 270-225; Георгиев, 46-48, см. великий). И слово блуд (в несрамном значении) тоже (см. блуд). Верблюд, он же вельблуд, — это исконное слово, означавшее «большой ходок». Ль получила озвончение перед звонкой б, это обычное явление. Первый слог стал напряжённым, а признак мягкости перетёк на второй слог согласно соссюровской теории смены имплозий и эксплозий. Ни один лингвист не отрицает, что верблюд получилось из вельблуд, хотя не всегда правильно объясняется историческая фонология процесса. Цыганенко, уделивший в своей статье верблюд основное внимание именно ей, на мой взгляд, неверно судит об этом. (Цыганенко, с.53). Вельблуд стал верблюдом по той же схеме, как Вельзевул стал Верзеулом. Насколько удалось установить по источникам, слово в почти современной фонации верблуд впервые встречается в «Задонщине» (Срезневский, I,160).

Подвело «шутников» также незнание истории. Другая возможность образования слова вельблуд на древнерусской почве связана с «великим шёлковым путем», который проходил через первую хазарскую столицу Семендер на Тереке, потом Итиль на Волге, Белую Вежу на Дону и далее на Киев и Тмутаракань. Основной тягловой силой на этом пути были верблюды. Поляне и северяне видели этих «больших ходоков» уже в 7-8вв. Если верблюжьи караваны не доходили до Киева и Тмутаракани (а что им могло помешать, если весь путь контролировали хазары и их данники поляне и северяне), то славянские торговые люди сами бывали в Итиле и в Белой Веже, где верблюдов могли не видеть только слепые. Славянских вождей со свитами вызывали в столицу Итиль, когда даже Киев входил в состав Хазарской империи. Итиль был огромный город, соперничающий с Константинополем, где часто бывали не только восточные, но и западные славяне. Даже Кирилл, автор кириллицы, ездил в Итиль на диспут о вере из Моравии.

Третья возможность, когда славяне могли придумать слово вельблуд, — это их давние контакты с кочевниками, начавшиеся ещё в дохазарские времена, когда через славянские земли проходили авары, гунны, берендеи, торки. Своё добро, включая жилища, они везли на верблюдах. Потом – печенеги, половцы, монголы. Об одном из столкновений говорится в ПВЛ, где слово вельблуд упоминается впервые. Как можно писать глупости, будто славяне верблюдов не видели, потому что эти животные, якобы, живут только в «сухих пустынях»? Они в такой «сухой пустыне» как Якутия прекрасно себя чувствуют. Двугорбый верблюд переносит холод лучше медведя, который в берлогу прячется в то время, как верблюд флегматично жуёт свою жвачку в 40-градусный мороз. Ни в одном древнерусском тексте не говорится о верблюде, как об экзотическом животном. В восприятии славян это такой же обычный скот, как и для нас, хотя в средней полосе верблюдов и сейчас массово не разводят.

Зоофилологи ещё и большие специалисты в знаковедении. Язык – это знаковая система. Знак – это единство означаемого и означающего. У «шутников» получается, что славяне вначале усвоили означающее без означаемого, абстрактное звукосочетание «ульбандус», потому что слонов они тоже никогда не видывали, а потом назвали этим странным словом верблюда. Колумб никогда не видел ягуара, но, ступив на американский берег, воскликнул: «Смотрите, ягуар!». Это «смотрите, ягуар» – школьный пример семиологического абсурда. Наши лингвисты со знанием дела, с профессиональным апломбом подают нам подобный абсурд «смотрите, ульбандус!». Даже детей не постеснялись обманывать взрослые люди с учёными степенями, представляя их предков малохольными. Ибо подобного рода идиотические «этимологии» не допускаются в отношении других языков. Ни в одном этимологическом словаре немецкого языка вы ничего подобного этому «шутовскому» свинству не встретите. Это не шутки, это – издевательства над языком, а значит, и над народом. Названия животных могут заимствоваться, но не по типу улыбки чеширского кота, когда название есть, а животного нет. Надо быть малохольным, чтобы ходить и повторять: «ульбандус, ульбандус…», не зная, что это такое, а потом, «увидав впервые больших двугорбых зверей», воскликнуть «а, наверное, это и есть ульбандус!» Кто здесь ульбандус малохольный, судить читателям.

Лингвистическим доказательством славянской исконности является следующий факт. Готское заимствование должно было прежде всего попасть в языки южных славян, которые с готами жили почти в слиянии. Но в болгарском и сербохорватском верблюд называется «камила», и ничего похожего на русское верблюд нет в помине. Зато это слово есть во всех языках восточных и западных славян.

Кто сложно лжёт, непременно запутается. Готы, согласно немецким историкам и лингвистам, – «германское племя» родом из Скандинавии. Откуда у них «ульбандус» слон, если славяне, жившие в тех же широтах, что и германцы, даже верблюдов, якобы, не видели, не то что слонов? Т.о., языковые реальности выдают то, о чём я давно пишу: готы в Европу пришли с юга, из Азии, а не из Скандинавии. (см. Тен, 2020,с.57-61). См. великий, блуд, верблюд.

Происхождение слов даёт представление о ландшафтной среде первых индоевропейцев. Славянское безъ, бест, бешт – из индоевропейского *бест. Это слово изначально было существительным, означало «наружь», т.е. то, что вне. На генетическое подобие без и вне обращал внимание Мейе, опираясь на древнегреческое ἄνευ «вдали, без, кроме» (см. Преображенский, 95; Фасмер, I,348). Если без не даёт нам информацию о ландшафтной среде, в которой формировался
индоевропейский этнос, то слово вон, вне раскрывает. О наречии вон Фасмер пишет, ссылаясь на Зубатого и Гуйера: «Вероятнее всего, родственно др.-инд. vánam «лес»…vánē «в лесу». Первых индоевропейцев традиционно представляют степняками. Язык говорит о том, что ядерная культура индоевропейцев сформировалась в лесной зоне. (См. без, вон I).

Словарный фонд «рассказывает» об образе жизни народа. Эскимосы живут среди снегов, поэтому в их словаре несколько десятков различных наименований снега. В русском языке чемпионом по количеству названий является слово волна. «Самые мелкие волны, рябь; крупная, отдельная, волна, вал; самая большая, колышень, взводень; средняя, плескун; пенистая, завитки, кудрявка, барашек, зайчик; крупная, белоголовец; прибережная, в погоду, прибой, бурун; мелкая, крутая, на отмели, над каменьями, бурун, толкун, толчея, сутолока, волна или волнение противное течению или изменившемуся ветру, спорная волна, чистоплеск; набегающая на берег, накатная волна, заплеска. Меж двух гряд волн образуется хлябь; вершина волны, гребень; снаветру откос, сподветру круча волны. (Даль, 1880,I,238). В Древней Руси волны называли также гворове водные (горбы водные) (Срезневский, I,512). Кто после этого может утверждать, будто русские – не морской народ? Есть бесспорные исторические свидетельства, что они были первыми мореходами на Балтике и в Северном Ледовитом океане. Норманны учились строить корабли у русских, чему тоже множество доказательств.

Слово всадник исконное, древнее, что никем не отрицается. Однако, вначале означало «сопутник» на корабле. Интересное свидетельство того, что древние русские были морским народом. Значение «верхоконник» фиксируется с 14в. (см. всадник).

Этимология может дать представление об облике насельников первого индоевропейского этноса, сформировавшегося на Русской равнине. Волос – лексема в похожих формах есть во всех индоевропейских языках. Вышла из языка носителей ядерного индоевропейского этноса. Верную этимологию дали ещё первые немецкие компаративисты во времена, когда лингвистика ещё не была заражена в Германии империализмом (Фик и др.). Её передал Преображенский: к корню *uel, — вал, волна. Отсюда следует косвенный антропологический вывод: носители праиндоевропейской культуры имели волнистые волосы и, скорее всего, светлые, т.к. природные волны чёрными не бывают. Волна всегда светлее воды, не случайно в русском есть название волны «белоголовец». См. волна.

Этимология позволяет восстановить обычаи. Например, слово вено. В тексте 14в. говорится: «Веном да ю венить собе жене» (Срезневский, I,486). Речь идёт о женитьбе и выкупе невесты. Это свидетельство существования ещё в 14в. платы за невесту, т.е. бытования языческого обычая наряду с христианским обычаем приданого. Отсюда – метатезой – «невеста»: *вене-ста, где «-ста» – это сокращение от «стал» (древнее «стах»), ставшее частицей речи «-ста», широко употребимой русскими до 19в. (Например, у Болотова ею перемежаются все рассказы о происшедших событиях). Частица –ста имела смысл «сделано, слажено», «под итог». Вене-ста значит девушка сосватана, выкуп уплачен. (См. вено).

Язык рассказывает о товарно-денежных отношениях. Например, о том, что у церкви была монополия контроля мер и весов. Слово весити появилось в нарративах с 12в. (висети с 11в.). В Грамоте князя Всеволода 1136г. говорится: «А весити им в притворе святаго Ивана». Казалось бы, несовместимые понятия: церковь и торг. Однако, надзор за правильностью мер и весов на Руси поручался священнослужителям. Это интересный исторический факт, до сих пор не освещённый надлежащим образом. В Церковном Уставе князя Владимира (до 1011г.) говорится: «Еже искони поручено святым пискупам городские и торговые всякие мерила и с поуды и с весы ставила от Бога таки искони оустановлено пискоупоу блюсти бес пакости ни оумалити ни оумножити» (Срезневский, I,493,495).

Интересно, что зять в древнерусском назывался вабий. Это языковой след матрилокального брака: вабий — это приглашённый, званный в семью от вабить звать.

Слова говорят о забытых явлениях культуры. Например, работая со словом бубен, я обнаружил интересное свидетельство о «девицах-бубенницах», которые, видимо, обеспечивали звуковое оформление празднеств и обрядов при том, что о «юношах-бубенниках» нигде не говорится. Явление нуждается в исследовании культурологами (см. бубен).

До сих пор при исторических реконструкциях битв войска обычно стоят супротив в грозном молчании. Реальные бойцы «били варганы». Подобные инструменты, зажимаемые во ртах, издают низкочастотные звуки. Психологическими исследованиями доказано, что звуки низкой частоты, особенно выходящие за пределы слышимого диапазона, вызывают непроизвольное чувство страха. Когда били одновременно сотни, а то и тысячи варганов, низкие частоты зашкаливали за слышимый диапазон и эффект мог быть ужасающим. «Громко в варганы бьют», — говорится в «Сказании о Мамаевом побоище» (Срезневский, I,227). Порой историческая этимология слов способствует значимым реконструкциям обычаев. Предположение, что войска использовали эффект множества варганов для устрашения врагов высказывается впервые. Это должно внести вклад в исторические реконструкции и в фильмографию. Войска на Куликовом поле и на других полях сражений перед битвами не стояли молча, они устрашающе били варганы. Кстати, это древнерусское слово, происходящее от варга «рот» является источником греческого орган, большой музыкальный инструмент. Точнее, варган и орган, — слова исконнородственные, но этимология – на базе древнерусского.

Этимология слов даёт представление о формировании мифологических понятий. Например, Вий – демоническое существо славянской мифологии. Собирательный образ создал Гоголь на базе устных преданий. Характерными особенностями Вия являются воющий голос, пнеобразная форма тела и огромные веки, которые он сам поднять не способен (признак «древесной» скованности). Это загадочное имя. Здесь предлагаю свой вариант происхождения образа, исходящий из этимологии слов ветвь и ветер. Психика первобытных людей имела много общего с детской и шизофренической, поражающих совмещением несовместимого. Это называется «синкретичность мыслеобразования». «…Первичные понятия детей формируются парами. Оперирование парой мыслительных элементов закономерно предшествует оперированию одним мыслительным элементом. Парная умственная работа есть определенный этап, как показывают наблюдения А. Валлона, в онтогенетическом развитии. Более того, она была определенным этапом и в историческом развитии человеческого мышления… Под парами, или парными элементами, А. Валлон понимает первоначальный способ объяснения воспринимаемых вещей, явлений и их соотношений, а элементы мысли, по его мнению, — это бинарная структура, двойственный характер которой заключается в том, что «каждому опознаваемому мыслью члену требуется дополнительный член, по отношению к которому он должен различать и противопоставлять»… По А.Валлону, наблюдается амбивалентность и слабая индивидуализация в спаренных частях мысли. Так, например,
«Р. 7 лет. Ветер живой? — Да.- А почему? — Потому что есть дерево.- Что живое, дерево или ветер? — Ветер.- Что же такое ветер? — Потому что он делает ветер. — Что такое ветер? — Потому что это дерево. — Когда нет дерева, нет и ветра? — Нет. — А почему? — Потому что нет дерева». Причина возникновения ветра — это дерево…тенденция рассуждать парами явно выступает именно тогда, когда есть определенная смысловая связь между членами пар» (Валлон, Тутунджян; цит. по Тен, 2019, «Человек безумный»,150,151). Синкретическое мышление первобытных людей создало ментальное тождество «дерево/ветер». Этот парный образ архетипичен, выявляясь не только в детском мышлении, но и в поэзии. Например, в стихотворении Майи Никулиной «ветер принимает форму сада, заверченного, скрученного в жгут».

В первоисточниках встречаются 3 формы слова ветвь: вея, веть, ветвь. (Срезневский, I,496,499,503). Древнейшей являются вея. Судя по кельтским и санскритским аналогам, это слово появилось в среде первичного индоевропейского этноса на Русской равнине: санскритское vayā́ «ветвь», ирландское fé (из *vejā) «прут». В то же время так же назывался ветер: вея и вей (сохранилось в сложениях типа «суховей»). В образе Вия наблюдается палеопсихическое сочетание признаков ветра (воющий голос) и дерева (древесная скованность), что позволяет отнести его к древнейшим. Не случайно его аналоги бытуют в иранской, кельтской, балтской авестийской мифологиях. Абаев считал имя Вий перегласовкой имени Вей. (Абаев, 1958).

Происхождение слов рассказывает о политическом устройстве. В т.1 данного словаря было описано слово арест, которое до сих пор считалось поздним заимствованием. «Аре́ст, арестова́ть, с 1705 г., через польск. arest, areszt (то же) перешло из нем. Arrest, которое восходит к ст.-франц. arrest», — пишет Фасмер. Вслед за ним все прочие этимологи уверенно повторяют очевидную ложь, игнорируя первоисточники. В древнерусских нарративах слово встречается гораздо раньше. В Грамоте Олега Рязанского под 1356 г. говорится: «Арестовское село…со всеми пошлинами и бортники…». (Срезневский, I,156). В связи с данной информацией, которую все этимологи по какой-то причине «не заметили», появление слова арест, становится этимологической загадкой. Скорее всего, пришло непосредственно из Византии, где в правоохранительной лексике использовались латинские термины, именно в них изложен Кодекс Юстиниана (т.н. «Римское право»). В таком случае объяснимо, почему лексема есть в болгарском, польском и в трёх восточно-славянских языках, а в других отсутствует. В болгарском и древнерусском слово появилось ещё в раннем Средневековье из Византии, а в польском либо является поздним заимствованием из романо-германских, либо проникло из Малой или Белой Руси в период Речи Посполитой. Бытование таких слов как арест наводит на мысль о развитости правовой системы в допетровской Руси и о том, что на её территории действовали элементы римского права, что было бы логично после принятия православия от Византии (см. арест).

Первое упоминание слова вопрос — в Уставной грамоте Смоленска 1150г., где говорится: «Шестая (тяжа) вопросъ, а то епископу, зелья и душегубства тяжа епископля» (Срезневский, I,397). Речь о распределении подсудности: дела об отравлениях должны рассматривать архиереи. (Видимо, ввиду их таинственности; соответственно, методы следствия применялись эзотерические, вроде клятв на Библии, исповеди и т.д.). Из подобных текстов становится ясно, какое слово заменило собой слово вопрос: это слово «тяжа». Отсюда становится также ясно: древнерусские города уже в 12в. обладали большой автономией, в них действовали Уставы, регулировавшие в том числе вопросы права. В Европе подобное явление – Магдебургское право – зародилось в 13в., а распространилось позже. Обычно принято считать, что в Древней Руси только Новгород и Псков имели автономию, прочие города являлись княжескими вотчинами, где князь мог творить суд и расправу по произволу. На самом деле были Уставы, ограничивающие произвол, было разделение исполнительной и судебной властей. Новгород и Псков отличались тем, что в них князья вообще не имели власти в мирное время, будучи символами державы и военачальниками во время войн (см. вопрос).

Выше говорилось о том, как слова помогают исторической реконструкции, но возможен и обратный процесс. Например, слово воркоч. Фасмер даёт неточное значение со ссылкой на Срезневского «коса (волосы)» и пишет: «Неясно». У Срезневского толковое значение «женская коса убранная» (Срезневский, I,400). Есть аналоги в др. славянских языках. Дело в мелочах: нельзя перетолковывать исконные значения. Учитывая, что это не наспех уложенные волосы чьи угодно, а именно «женская коса убранная», здесь можно применить метод исторической реконструкции, который почти не применяется лингвистами. Славянские женщины и девы не просто заплетали косы, их «убирали» с заговорами, вплетая знаковые и заговорённые «уборы», т.к. волосам приписывалась магическая роль, особенно в делах любви. Не зря: подтверждается антропологией и психологией (см. Тен, 2019, «Человек изначальный», сc.164-166, 286-294). Слово, скорее всего, связано с ворковать в смысле тихо говорить наговоры.

Православие русские переняли у византийцев не бездумно, а вдумчиво-критически. В Византии сохранялся иудейско-ветхозаветный счёт дней недели. Неделя начиналась после субботы, вторым днём считался понедельник. Уже в самом раннем древнерусском тексте на кириллице, в Остромировом Евангелии, содержится замечание: «писан въ въторьни не по пасци» (Срезневский, I,433). Русские отказались вести отсчёт от субботы, вопреки Византии, сохранили традиционный счёт от «недели» (дня «неделанья»), который стал называться воскресенье (см. вторник).

Словник имеет демографическое значение. Среди значений выть было: «мера земли 19 десятин; участок покоса на 8 душ; тягло («несу одну выть»). (Даль). Видимо, таков был средний размер крестьянской семьи в пушкинское время (см. Выть II).

Признание ошибок

Всегда тяжело признавать собственные ошибки, но следует быть честным. В т.1 в статье азъ, рассмотрев 3 древние формы: древнерусское, старославянское азъ, авестийское azem, санскритское aham, я написал: «Древнеиндийское «aham» – это образование от «azem» через переходную s-форму, которая фиксируется в ряде других индоевропейских языков: армянском, латышском, литовском. Литовский язык «застыл» на стадии –s-, когда его «настигла» письменность, в силу чего, как считал Соссюр, литовский язык 16 века н.э. был древнее латинского языка 3 века до н.э. (Соссюр, 2004,с.195)». Речь шла о большей древности –z- и –s— основ относительно кентумных g-баз типа латинского ego, из которых традиционно пытаются выводить все индоевропейские слова, означающие я, включая древнерусскую азъ. Уверен, что парадигмально был абсолютно прав. Работая на томом на букву В, получил новые подтверждения древности –z- и –s- основ. Дело в том, что ситуация с гнездом воз, возить, везти аналогична.
А. Фик, который работал в 1 пол. 19в., когда немецкая лингвистика ещё не была бессовестно ангажированной, возводил эти слова к основе vezhu, которая повторяет русскую везу, т.к. h здесь – это характерное для индоевропейского языка следовое задненёбное придыхание, а не смыслоразличительная фонема (Fick, I,127). Более поздние немецкие лингвисты (Бругман и др.), а за ними и наши, возвели куст воз, везти, возить к другой «реконструированной основе»: *uegh/*uogh, которая при краткой u, звучащей как v, повторяет немецкое Weg. Относительно Фасмера необходимо отметить хитрую уловку. В статье везу он не выводит это слово прямо из германской основы (видимо, Фик с его базой древних языков всё-таки более убедителен для него, чем Бругман), а вот в статье весло пишет: «Из *veǵhslom (ср. везу́)». В придуманном слове *veǵhslom корень *veǵh- явно германский. Т.е. весь куст не мытьём так катаньем всё же подтягивается к германскому корню с –g- основой и соответственно, к выводу о его первичности. (Кстати, Фасмер ошибается: весло и везу не связаны корнями, см. весло). С другой стороны, в статье о приставке воз- Фасмер пишет: «Родственно лит. už- «за», už- «за-», лтш. uz-, арм. z- в различных функциях… Балт. и арм. соответствия говорят о дославянском происхождении свистящего согласного». «Дославянское» — это индоевропейское: я был прав, утверждая индоевропейскую древность –з— в местоимении азъ. (Ввиду чего многослойные построения Трубачёва, как из «индоевропейской ego» получилось «славянское азъ», являются измышлениями, отсекаемыми «бритвой Оккама»). Однако, относительно происхождения санскритского aham я ошибался, написав: «aham» – это образование от «azem» через переходную s-форму». Разделение z,s— основ с g,h-основами кроются в истории языка. Язык первых индоевропейцев был насыщен задненёбными. В языке брахманов, санскрите, почти все слова, оканчивающиеся на согласные, сопровождаются придыхательными квази-фонемами. Эти следовые придыхания – архаика, связанная с происхождением индоевропейских языков от 4-го архисонанта — увуляра (см. Тен, 2011, «Происхождение языка», с.599-655). Т.о. –h- в санскритском aham является производным от древнего задненёбного придыхательного звука.