Выставка материализованной печали

Жизнь моя была непростой. Достаточно сказать, что ушел в начале 1980-х с должности старшего научного сотрудника и влился в «поколение дворников и кочегаров». Причина была проста: лопатить на кого-то не было желания, а защищать диссертации, продвигаться было невозможно для человека, понимающего «правильную линию» правящей партии, она же единственная. Для защиты гуманитарной диссертации требовалось либо быть членом, либо кандидатом, либо, на худой конец, иметь гарантийное письмо от какого-нибудь райкома. Для меня это было исключено не потому, что был диссидентом, а потому что не умел врать. Да и не хотел опускаться до этого, памятуя заветы великих: бездарность и безнравственность, — близнецы и братья.Колесил по огромной стране, устраиваясь на временные подработки и работая «в стол». Кстати сказать, физическую работу никогда работой не считал и удивлялся, что за нее платят деньги. Работа — это когда человек сам себя поднял и усадил за пишущую машинку на всю ночь. Публиковаться, защищаться, издавать книги начал только в 90-х.

Разумеется, непростая жизнь оставила много сильных впечатлений. Но одно из самых сильных, — выставка женских печально-поминальных передников, собранных великим подвижников Павлом Ивановичем Кутенковым в есенинских местах, в Рязанской области, на которой побывал вчера. Экскурсию для членов научной конференции «Знаки и знаковые системы народной культуры» выдающийся этнолог вел лично.

Оказывается, поминовение близких шло на Руси три года, которые делились на сорокоусты. На каждый сорокоуст ткался особый передник-занáвеска (с ударением на втором слоге). Занавески, которые носились первые сорок дней по смерти, назывались «ветровые» (ударение на первом слоге). В это время участниками поминовения календарные и семейные праздники не отмечались. В последующее время участники отмечали праздники, но для них передники менялись: вместо глухого подбоя на подподольниках появлялись тканые кромки и кружева.

Ветровая занáвеска

В целом, замужним женщинам, бабам надо было иметь не менее тридцати особо вытканных передников. Каждый передник отличался своим собственным линейным узором. Ветровые передники были в черную и белую полоску («дорогами»). Далее — в клеточку, которая называлась «кругом». Это название клетки кругом подтверждает идею, которую я много лет отстаиваю: узоры индоевропейцев связаны с линейными угловыми построениями, и это многотысячелетняя исконь в их культурах. Даже солнце изображалось не в виде кольца-круга, а в образе линейной ярги-свастики.

Занáвеска второго года траура

В первый год носились только черно-белые занавески, во второй год — бело-синие, в третий год допускалось негромкое пропускание красной нити, как переход к последующему ношению ярких девичьих и бабьих одежд послепечального времени.

На каждый сорокоуст был особый линейный узор, которые нельзя было путать.

Занáвеска третьего года траура

Выставка не просто впечатлила, — просто поразила и я, говоря словами Радищева «не без зыбления внутрь глубокого остался».

Всю ночь о ней думал. Сколько судьбы, сколько слез, сколько драгоценной истории за каждым из примерно 120 занáвесок, собранных П. И.Кутенковым! Только представить, что все это носилось и как носилось! И ныне пожилые женщины продолжают носить эти одежды во время печали. В целом, линейное узорочье печальных передников представляет часть знакового письма запечатлённого в тканье русского народа.

Вспомнились строки из стихотворения А.Блока:

Россия, нищая Россия!

Мне избы серые твои,

Твои мне слёзы ветровые,

Как слёзы первые любви…

Раньше не понимал, что значит «слёзы ветровые». Оказывается, слово в строке надо читать с перебоем дыхания, в два ударения: «вет — ровые».

Век живи — век учись.

После этой выставки как-то не верится, что жизнь крестьян на Руси была «беспросветной» и проходила в постоянной нужде. Как-то не укладываются в эту ложь 30 тщательно выделанных только поминальных нарядов в сундуке у каждой женщины. Тем более, что это даже не передники, а полноценные платья-халаты с разрезами и тесемками сзади. Не хуже, чем знаменитое черное платье Коко Шанель. Именно эта ассоциация пришла в голову, когда увидел их впервые на фото, когда П. Кутенков делал доклад. Так и сказал, ничтоже сумняшеся: «Павел Иванович, это у тебя или не Россия, или эклектика. Ведь Коко Шанель отдыхает». И — ошибся. Это Россия, которую мы еще очень плохо знаем. Все, кто любит Россию, должны знать это имя: Павел Иванович Кутенков.

Похоронная (она же свадебная) занáвеска

И еще одно сильное впечатление. На похороны надевалась снежно-белая занавеска. И она же надевалась на второй день свадьбы. Потеря девственности и смерть воспринимались, как явления одного порядка. Девушка, становясь бабой, как бы умирала и рождалась вновь. Вот как высоко ставили девичью чистоту.

(благодарю П.В.Кутенкова за любезно предоставленные фото)